– Вот сволочи! – Касторский вспомнил телегруппу, которую взашей погнали с территории неделю назад. – Откуда их только принесло?! Два летальных исхода, значить… Источники! Да я в суд подам!
– Так что твоя баба?
– Ну, допустим, мне никто никаких летальных исходов не пришьет, бред какой-то, – не слушал Касторский. – Но как это пускают в ихний эфир? И что еще за источники? Ты объясни мне, Филипп!
– А у бабы другие аргументы? Чего она хочет?
– Она инспектор!
– Это я понял. Чего она хочет, ты можешь мне сказать?
– Чего она хочет – не важно. Она бабок НЕ хочет!
– О, это серьезно. То есть чисто личное?
– Вот именно.
– И чем я могу помочь?
– Филя! Ты прости меня, но мне Пыня сказал…
– Я не хочу слышать об этом пидарасе.
– …что у тебя… ну как бы… что ли, будем говорить, есть людишки… Короче, ее надо убрать, и очень срочно! Любые деньги!
Попков вскочил с кресла и вынул из кармана куртки какой-то прибор, похожий на рацию:
– Сейчас мои пацаны из тебя рыбу фиш сделают, сука!
– Филя! Не сердись, вспомни, кто тебе помогал, когда из тебя чуть рыбу фиш не сделали! Ты вспомни, к кому ты прибежал просить политического убежища? Филя!
– Хорошо, не будем о грустном. Кто старое помянет… Извини, я должен посоветоваться с одним толковым парнем…
– Каким еще парнем? Не надо ни с кем советоваться, Филя, прошу тебя!
Филипп Константинович (потому что надо же шестидесятилетнего человека называть как-то прилично) подошел к стеклянной стене и сделал знак кому-то, кто смотрел на него из сада. Платон, да, скорей всего, и сам Филипп не видели никого.
Через несколько минут в кабинет нехотя, нога за ногу, вошел мальчик лет десяти, очень худой, с большими жестокими глазами.
– Мой внук, Филипп Второй.
Мальчик кивнул.
– Скажи, Филипп, – заверещал вдруг Попков пронзительным голосом. – Помогать мне этому человеку или нет?
Мальчик на короткое мгновение впился в Касторского страшными глазами, отчего они сверкнули красноватым огнем. Но тут же погасли. Он поковырял большим пальцем босой ноги ковер и опять кивнул. И, не прощаясь, не проронив ни слова, так же лениво вышел.
– Он глухой, – сказал Попков, как будто это что-то объясняло, и снова подошел к окну.
– Ты по всем вопросам с ним советуешься? – усмехаясь, спросил Платон Егорыч.
– Да, – серьезно ответил Филипп Первый. – По всем. – Не оборачиваясь, заметил: – Уже поздно. Тебе пора.
– Да… конечно… – растерялся Касторский.
– Тебя отвезут.
– А… Мое дело?
– Энгельс Раиса Вольфовна. Усиевича, шесть, квартира… Короче, поезжай, Платоша.
Платон не помнил, как доехал до дому. Утром, еще не совсем проснувшись, изо всех сил захотел, чтобы все вчерашнее было сном.