– Чего вам надо?! Пропустите! – Касторский пытался обогнуть парочку, однако Кузя, как казалось обезумевшему от страха Платону, качался перед ним в воздухе, не давая пройти по узкому тротуару.
– Платон Егорыч, да не волнуйтесь вы так. Я узнал вас сразу же. Мы с вами… – Кузя на секунду задумался. – Мы отдыхали с вами, не помните?
– Где это? – Касторский спросил подозрительно, но несколько успокоившись.
– В Сочи, – ляпнула вдруг Алиса, и Кузя больно сжал ее руку.
– Ах, в Сочи… В 2005-м, что ли?
– Ну да. – Кузя облегченно вздохнул. – В этом, в санатории, о господи, вот стал забывать названия…
– Фабрициуса?
– Ах, ну конечно! Вот голова дырявая! Вся память на Толстого уходит…
– Хорошее место. Ванны отличные. У меня ведь, если помните, подагра, мучение страшное…
– А у меня остеохондроз, – как всегда, сказала правду Алиса. – Мне очень массажи помогли.
– Странно, что я вас не признал… Такая интересная женщина, – галантно пропищал Касторский. Он уже совершенно пришел в себя, и ему показалось, что этот полный симпатичный учитель и вправду ему чем-то знаком.
– Знаете, – Алиса мило улыбнулась, – от одежды ведь многое зависит…
– А там, на юге-то – какая одежда? Одни трусы! – Касторский хихикнул, и Кузя с Алиской залились смехом.
– Может, отметим встречу, а, Платон Егорыч? Мы тут рядышком совсем живем…
Касторский было заменжевался, что неудобно так вот сразу в гости, он и не одет, и с пустыми руками…
– Позвольте, я хоть что-нибудь куплю!
– И не позволю, и не просите! – улыбался Кузя. – Мы с женой так рады встрече, уж вы позвольте вас пригласить!
– Да-да! У меня обед еще горячий, – вошла в роль Алиса, и Кузя снова дернул ее за руку.
– Ты пойди, Алечка, распорядись там, а мы с Платон Егорычем зайдем за хлебом. Не возражаете?
Кузя кинул Алиске в раскрытую, по обыкновению, сумку ключи, и та побежала варить картошку.
…Сидели очень хорошо. Говорили о Толстом, о русском пьянстве… Есенин, Фадеев, Олег Ефремов, та же Фурцева…
– А взять Мусоргский – уж на что гений, так, говорят, помер от пьянства, – заметил Касторский.
Незаметно перешли на Чайковского, а там и на холеру…
Тут Касторского и понесло. Расслабившись, как и положено пьянчужке, с грамм трехсот водки на почти голодный желудок (картошка с килькой и огурцами и бутерброды с остатками сала, небогато живут учителя), Платон завел жалобную речь о своей больнице и ее хулиганском контингенте.
– Так и норовят сбежать. У одного сестру зарезали…
– Как – зарезали? Медсестру?
– Да не медсестру, а сестру обычную, родственницу. Ну как – как режут людей в подъездах…