— Ну! Давай! Выходи биться!
И зверь вышёл. В неописуемой ярости поднялся он на дыбы, возвышаясь перед бросившим ему вызов человеком грозной башней. И зверь, и человек в этот момент ощутили страх. Человек — атавистический животный страх перед медведем, медведь — неясный страх, предчувствие перед странной силой человека, силой, которая однажды подчинит себе мир.
Нагромождения изломанных камней, изъязвленных ветрами, снегом и дождем окружали место сражения. С трех сторон подступали заросли горного дуба. Эйримах ощущала благоговейную благодарность к брату-горцу, бросившему вызов монстру, и трепет восхищения перед его отвагой в его крови, но была совершенно чужда людям озера.
— Ну же! Давай! — слова слегка дрожали на его губах, будучи, отчасти бравадой, отчасти выражением гордости, следствием ночных рассказов о схватках с медведями и волками, которые он слушал всю жизнь, и которые подпитывали смесь из страха и неизжитой многовековой вражды между человеком и грозными зверями.
Медведь широко расставил ноги, оскалил клыки и потянулся к человеку когтистыми лапами. Человек дважды ударил копьем, но зверь дважды увернулся.
Ужас парализовал Эйримах, не давая ей сдвинуться с места. Весь мир вокруг, казалось, превратился в оскаленную медвежью пасть. Но третий удар охотника достиг цели — копье вошло в глотку зверя, решив исход сражения в пользу человека. Однако медведь, вцепился лапами в ясеневое древко копья и разломал его в щепки. Затем зверь рухнул на противника, сокрушив его своей тяжестью и пытаясь сжать в смертоносных объятиях. Горец вывернулся, но без копья он был лишен своего преимущества. Но не в характере охотника было сдаваться, и, не желая становиться безвольной жертвой, он еще раз выкрикнул, поднимая над головой тяжелый каменный топор.
— Ну! Давай!
Зверь замер. Из его пасти текла кровь, заливая мех, но рана, судя по всему, была не глубокая и не опасная. Но ярость в глазах зверя сменилась страхом, и в ответ на боевой клич человека косолапый обратился в бегство.
Эйримах, спустившись со своего уступа скалы, осторожно приблизилась к своему спасителю. Зверь ушел, и юноша с девушкой сели рядом, тяжело дыша и не решаясь начать разговор.
Открывавшаяся перед ними долина, слегка припорошенная снегом, блистала белизной в лунном свете. И двое молодых людей смотрели на нее в робком молчании.
Эйримах находила своего спасителя восхитительным, он же был удивлен, увидев девушку своего народа в тканной тунике людей озера. Он улыбнулся, медленно склоняясь к ней. Она продолжала улыбаться, полная благодарности. Тогда он привлек ее к себе, целуя в губы и обнимая, шепча ласковые слова, наполненные страстью. Девушку охватила паника, и она птичкой забилась в его руках. В её душе бушевал вихрь из страха и смущения, гордости и стыдливости, преданности ин-Келгу и робости…