Сланг-Эгх и Берг-Гот разделили войско на два отряда, возглавив по одному из них. Хан-Ут — самый меткий стрелок — взялся в одиночку убрать стража, следившего за костром.
Почуяв угрозу, разлитую в воздухе, страж на шаг отступил от костра, собираясь разбудить спящих соплеменников, но не успел. Меткая стрела Хан-Ута пронзила его грудь, и он рухнул на землю, успев издать лишь короткий стон, в котором боль смешалась с удивлением.
Оба отряда заняли высоты, господствующие над лагерем горцев. Лучники только и ждали команды, чтобы обрушить на спящих ливень стрел. Женщины и дети, укрывшись за их спинами, готовили ножи — добивать раненых. Копейщики — выдвинулись вперед, чтоб лавиной смерти рухнуть с холмов на врага.
Горцы пробудились от хрипа погибшего стража, но те, кто успел подняться были сражены стрелами нападающих, раньше, чем успели взять в руки оружие. И все же — четверо воинов озера погибли в схватке, в то время как троим горцам удалось убежать и скрыться от яростных преследователей. Десять связанных пленников беснующаяся толпа уволокла с собой в деревню. Несколько часов подряд крики их агонии звучали над озером. Пытки сопровождались кровожадным весельем и непристойными танцами женщин, воем собак и бессердечной радостью победителей, так что рассвет застал над изувеченными телами несчастных их палачей, руки которых были по локоть в крови, а лица выражали извращенное удовлетворение.
Но когда пламя утренней зари опалило восток, усталость, растерянность и страх овладели даже самыми жестокими. Присмиревшая толпа из кровожадного чудовища превратилась в растерянного и испуганного ребенка. Люди неуверенно оглядывались друг на друга, страх перед содеянным проник в их души. Каждый смотрел на остальных с опаской. С бледными лицами и погасшими глазами озирались они друг на друга — испуганные собственной бессмысленной жестокостью.
Жрецы, обратив лица к востоку — родине предков, — начали утреннюю молитву. Ви-Кинг нараспев читал молитву Утренней звезде, которая уже опускалась за иззубренный, словно лезвие каменного ножа, край гор.
Для жертвоприношения привели лошадь. Это было сильное животное с большими глазами, стройным телом и длинной гривой. Она стояла перед толпой воинов, тревожно раздувая ноздри, — и вдруг громко заржала. И ржание это кнутом ударило по нервам собравшихся. Хотя оно оборвалось вместе с жизнью животного под ударом копья жреца, воины расходились по домам понуро, с тревожным ощущением надвигающейся беды…
Завтрак, сопровождавшийся обильным возлиянием малинового и ежевичного вина, приободрил воителей. Теперь вожди вновь собрались возле дома Вид-Хорга — старейшего из них, за исключением Роб-Сена, — чтобы решить, что делать дальше. Роб-Сен не хотел присутствовать на этой сходке, но, движимый долгом, всё же пришел, усевшись в стороне от остальных и глядя на них с осуждением. Вид-Хорг начал с того, что ночные события сделали большую войну неизбежной. Трое горцев уцелели и бежали к своим — и месть горцев неминуема. Война эта обещает быть гибельной. Неизбежно погибнут посевы. Погибнут и пастбища. Нет никакой надежды сохранить долины. Скот надо гнать в деревню — пока его не угнали горцы, и, кстати, кормить этот скот нечем. Осознав масштабы грядущих тягот, вожди были удручены.