— Ряжин! А я тебя у доктора спрашивал. Давай с нами, дурь в дороге выбьет. Давай!
— А ведь и верно, пройтись разве. Мужик ты вроде свойский. Кого-то ты мне напоминаешь?.. Не ты ли медаль привозил?
— Я, Ряжин. Хватит дурью маяться, становись в строй, не задерживай. Иванцов я, слышишь? Иванцов. Становись. Кто дурак, а кто герой — после разберемся. Ста-ановись!
— А ведь и верно, встать разве да пройтись с мужиками, — быстро решил Кузьма. — Ты, Домна, побудь пока без меня. Видишь, у нас дело мужское. Иванцов это, видишь?
Домна заревела, мужики кругом захохотали, а два голоса совсем знакомо выкрикнули:
— Ряжин!
— Кузьма!
В ближних мужиках, идущих рядом, Кузьма признал Спиридона Спирина и Ивана Теслова. Ну, Спирину он не удивился, а к Теслову на радостях подскочил:
— Ты, Иван? Какими судьбами?
— Да все теми же, человеческими, — ответил Теслов сдержанно.
— Идешь-то, говорю, куда?
— Да туда, куда и все идут.
Больше им и поговорить не дали: длиннющая колонна не могла ждать, пока они наговорятся. И Кузьма, чтобы не потерять своих, затесался прямо промеж ними, решив, что все само собой образуется. Так, из общего строя, он уже и крикнул ревущей Домне напоследок:
— Ты не плачь. Я узнал тебя, ты моя Домна. Мы тебя с Балабоном, если что опять, из любого снега вытащим. Слышь, Домна?
Он хотел ей многое наказать, но этот, Иванцов, уже начальственно велел из головы колонны:
— Раз-зговорчики! От-тставить!
Через станционные пути, через поле в болотистые леса уходила колонна…
5
Самусеев, когда Домна прямо на делянке поплакалась ему о судьбе Кузьмы, почему-то поинтересовался:
— Погоди, медаль при нем была?
— Да как не при нем. Сама и пришпиливала к гимнастерке, да еще нитками суровыми пришивала, чтоб не оторвалась. Такая баская медаль!
— Баская, ага. Что написано-то?
— Что-то написано. А кто его знает — что. Не приглядывалась.
— Надо было приглядеться… Ну, да плакать-то не о чем.
— Да как не плакать. Повели, а куда?
— Ну, в армии не говорят — куда. В окопы, известно. От Бабаева окопы совсем рядом. Лихо мужик пошел, с медалью!
— Медаль-то под шинелью, вдруг не увидят начальники?
— Ой, Домна, ой, святая простота! — своим кривым ртом улыбнулся Самусеев. — Когда в атаку идут, тут уж грудь нараспашку…
— Вот-вот, и без шарфа, поди?
Самусеев долго и как-то грустно смотрел на нее, разговора продолжать не захотел, закурил и сказал вроде бы ни к селу ни к городу:
— Я-то заезжал к вам. Ты поезжай домой да сплетен поменьше слушай.
От этих непутевых, как и весь разговор, слов Домне и домой ехать расхотелось. Она побежала к Алексеихе, которая все эти дни замещала ее на делянке, но и Алексеиха то же сказала: