— Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел и от тебя, Кузьма, уйду. Прощай.
Он ушел, как помнил Кузьма, на гул стрельбы, в сторону станции. И самого Кузьму туда же потянуло. Как ни упиралась Домна, тащил и тащил ее на станцию. И раз, и другой они сходили, под ручку, как молодожены. Их и гнали прочь, и смеялись над ними. Но Кузьма был не промах, сам поднимал на смех незадачливых пушкарей:
— Чего вы в небо палите, пентюхи? Клади ствол на землю, танки вон прут! Одного щелкни, другого, вот и медаль готова, — распахивал он перед пентюхами шинель, показывал медаль.
Доктор Калина разрешал одеваться во все военное, и был он перед этими зачуханными пушкарями молодец молодцом. Попробовал было один раз сам встать к зенитке и показать, что бить надо не в белый свет, не в копеечку, а по белым крестам, но тут его уже без всяких шуток вытурили со станции. Да и Домна, паникерша несчастная, им помогала — утащила подальше от гремящих в пустое небо зениток. Ей, видите ли, делать тут было нечего! А у Кузьмы было дело. Он сердился, все отчетливее вспоминая, что место-то его как раз возле зениток. Не воду таскать, не дрова пилить — стрелять ему надо. Это и толковал беспрестанно Домне. Вроде бы ясно говорил, а она не понимала. И только доктор Калина, мужик хороший, понимал его, похлопывал по плечу:
— Ничего, Ряжин, терпи бабу. Она вроде быстродействующей микстуры. Ничего. Еще денек-другой — и сдам тебя в какую-нибудь команду. К зенитке тебя вроде бы пока нельзя, а с винтовочкой под ручку…
Кузьма мало слушал Калину, тянулся к станции. Там и солдаты, и зенитки. Как Домна ни отговаривала, увести его со станции не удавалось. Если мужик, так должен быть с характером!
Из-за этого характера и стычка вышла. Солдат солдату, оказывается, тоже рознь. Эти были с красными повязками, эти сразу давай на глотку брать: кто такой, откуда?! Он объяснял им про Балабона, про Домну, которую вдвоем с Балабоном вытаскивали из снега, а они зло посмеивались. А Домна и того хуже — принялась уверять, что из Избишина они, здесь только отдыхают. Солдаты эти Избишина не знали, чужому отдыху, видно, завидовали — вздумали заламывать ему руки. Ну, тут уж и он им показал, как мужика за руки хватать, — так и посыпались озорники в снег! Совсем от этого солдаты осатанели, Домну, глупую бабу, уже не слушали. Ружья похватали, как волка, со всех сторон обложили. Могли бы и прибить, да тут из-за поворота тьма-тьмущая других солдат высыпала, и Домна бросилась к их идущему впереди начальнику. А когда начальник подошел — сразу своим мужиком оказался, полез целоваться: