— Да ладно, — совсем уже признал он свое поражение. — Делать-то что будем?
— А чинить, чего еще другое. Телефон только где взять?
— Да привез я, если уж так… Разпазгали свой, а кто отвечать будет? А если диверсия?
— Чего-о? Ты ребятишек наших не знаешь? Пораспустились совсем без мужиков, до телефона вон добрались. Экой орясиной стукнули! — подняла она злосчастный шкворень. — Да это что! Волков — страсть. С фронта сюда бегут, не иначе. А я вон последний патрон сожгла. Телефон нам вроде уже и ни к чему, одни похоронки да ваши приказы. Кто стельных-то коров приказал резать? Опять ты? — начав шутливо, уже всерьез разошлась Алексеиха. — А телиться кто весной будет? Ты, жеребец несчастный?
Спирин хотел сказать, что к коровам, как и к телефонам, он не имеет никакого отношения, но Алексеиху нельзя было сбить иначе, как ошарашив каким-нибудь новым требованием. И Спирин потребовал самого простого:
— Ты спроси лучше — жив ли я? А то коровы, телефоны! Душа от всего этого рассохлась. Выпить-то найдется чего, Ольга?
Она некоторое время раздумывала, что за этим кроется, а потом с достоинством ответила:
— Найдется, Спиридоша. Сейчас сбегаю, принесу чего. — Она повязала шаль и уже со смешком добавила: — За беженкой не шастай. Домна Ряжина и без того бить тебя собиралась. Сейчас как раз самое время поколотить. Тут в конторе и переночуешь, а утречком потемну на берег топай. Бабы-те у нас, знаешь, какие теперь ярые? В лес вон их скликать надо, а они ревут по избам. Лесное-то горе тоже ты наслал?
Так и не дождавшись ответа, она ушла, а сам уполномоченный, ее земляк незадачливый, опять с прежней тоской подумал: «Кому в лес, а кому по дрова… Так-то, Ольга».
2
Как ни трудно собиралась лесная артель, в назначенное утро все явились без опозданий. Алексеиху это даже обидело: дело делалось вроде бы само собой, без ее вмешательства. А она уже привыкла вмешиваться в любую бестолочь, в кровь вошло это. Но бестолочи на этот раз не было: кому надо — запрягали лошадей, кому надо — укладывали на дровни поклажу. Коля — великий путаник в таких сборах — и тот не путался под ногами, поил напоследок и обряжал в сбрую свою вислобрюхую кавалерию. На выезде с конюшенного двора уже подергивал вожжи новоявленный бригадир, Аверкий Барбушин. Алексеиха к нему прицепилась взглядом — тоже не нашла ни сучка ни задоринки. Аверкий, как знали все, долго отказывался от главенства, но взявшись, готовился в лес основательно. Несколько дней в кузнице слышалось тупое вжиканье — точил пилы по наряду, для всей артели. Пришлось даже горн раздуть, чтоб лошадей перековать: ехать предстояло еще по скользкому первопутку и неблизко, километров за двадцать, к самой железной дороге. Алексеиха выделила ему в помощники, само собой, Колю-Кавалерию, но Коля еще на что-то годился, пока дело касалось лошадей, а уж топоры точить — руки у него не вертелись. Алексеиха послала к точилу Капу-Белиху. Капа пошла, крутила ручку точила, и все бы хорошо, да по деревне слухи, как первая завея, поползли: точат-то больно уж ретиво, как бы чего такого не выточили… Алексеихе дела не было до глупостей, но Капа, как ни погляни, не им, почерневшим лешинам, чета: береза белая, крепкая, горючая. Отсюда и ласковое прибавление — Белиха. А может, и оттого, что сколько-то времени пробыла в здешнем лесном монастыре белой непостриженкой, пока избишинский тихоня, Павлуша Лесьев, не увел ее оттуда темной ночью. От Павлуши с первых дней войны не было ни слуху ни духу, а Капа его, хохотушка Белиха, от хорошей жизни, видно, уже третий день в кузнице повизгивала. Алексеихе что слухи? Снежок. Попуржило да и перестало. Но бывало, и сильно расходилась словесная метелица — и дорогу к дому человека, и его самого заносило. Алексеиха решила маленько прочистить дорогу к кузнице. Сама полюбопытствовала, как там крутят-вертят. А ничего — было ее самоличное заключение. Правда, когда Капа вертела круг, у нее и спереди, и сзади все так же вертелось, но чего тут такого? Алексеиха и к старому бесу, Аверкию, пригляделась — тоже бесьих повадок не заметила. Как разбойник, нависал с топором над Капой, а рук не распускал и словесно не охальничал, только в черную бороду ухмылялся. Эта его потайная ухмылка была Алексеихе знакома. Дорожку, которую к кузнице проторила, сама же веником замела и веник тот выбросила. Бог с ними, пускай точат. Были бы топоры да пилы в порядке.