— Боитесь, майор? — Ее лицо было так близко, что Сергеев видел одни глаза.
— Боюсь, — почти не разжимая губ, сказал он.
Когда она его поцеловала, Сергеев не выдержал, прикрыл глаза, а когда открыл их, понял, что Таня его не видит, она не смотрела, а слушала, прислушивалась внимательно, провела пальцами по его лицу, отвернулась.
Сергеев пустил машину по Садовому и решал, как Себя надо вести: что можно и чего нельзя? Говорить или молчать? Лучше молчать, но получалось уж слишком значительно. Не выглядит ли он в глазах женщины полным идиотом?
— Я обещала сегодня навестить дядю. Вы не откажетесь сопровождать меня, Сергеев? — спросила Таня обыденным, чуть хрипловатым голосом.
— Конечно, Таня. Надеюсь, будет не очень скучно и долго?
— Не торгуйтесь. Вы познакомитесь с замечательными людьми. Я выросла у них в доме, чем я старше, тем значительнее и непонятнее для меня эта пара: мои тетя и дядя.
Сергеев знал, что молчаливый слушатель узнает больше, чем задающий вопросы. Таня взяла Микки на колени и продолжала:
— Мой отец инженер, погиб в первый год войны. Мне еще не исполнилось года, когда я стала круглой сиротой. Мать умерла при родах. Сестра отца взяла меня к себе. Они с мужем меня удочерили. Я ношу их фамилию. У них я выросла. Вы скоро все поймете. Наше поколение таких людей видело только в кино. В тридцать первом году тетя ушла из семьи, а отец остался, он был старше и, как понимаю, революцию не принял, не принимал всю жизнь. Я не знаю его, в доме о нем не говорили. Считается, что его смерть на фронте — лучший поступок всей его жизни.
С минуту она молча курила, затем выбросила сигарету в окно.
— Я хочу рассказать о своих приемных родителях. Может быть, вы, человек посторонний, сумеете разгадать их секрет и открыть мне. Тетя шестнадцати лет ушла на стройки по путевке комсомола. Она родилась в дворянской семье, успела получить образование. Значительно позже закончила университет, аспирантуру, сейчас имеет ученую степень. Восемнадцати лет она вышла замуж за красноармейца, который еле умел читать. Она, семи лет уже игравшая Чайковского и Рахманинова, полюбила его, вместе с ним училась в рабфаке, читала ему Пушкина, объясняла, кто такие Блок и Маяковский. И любит его почти сорок лет.
— А он?
— Он — человек, — ответила Таня, она не произнесла, вылепила это слово, сделала его объемным, весомым.
Сергеев позавидовал неизвестному, видимо, уже пожилому человеку.
— Галстук завязывать не научился. — Таня звонко рассмеялась. — Хотя я подозреваю, что он нарочно по утрам ходит с обескураженным видом, пока тетя не завяжет на нем галстук и не поцелует. Я это видела каждый день. Дядя — это совсем другая история. Он много учился, позже очень много работал. Мой отец и дворянские родители его жены в свое время обеспечили ему немало неприятностей.