Лида плакала злыми слезами, кричала в ответ на материны замечания. Обе орали, выплёскивая всю желчь и вспоминая даже позабытые обиды и промахи друг друга. Повезло, что у Нинки нашлась старательно запрятанная бутылочка. На третей рюмке пришло перемирие, и теперь обе плакали от жалости к себе, частили по-всякому Олега и его родню. Досталось даже безвинной генеральше.
Сам Олег с упоением готовился к отъезду. Спровадив жену к матери, вместе с тёткой отмывал квартиру, чтобы от хозяйки нареканий не было. Он-то уедет, а Лизавете отвечать. Из любопытства притащилась бабаня. Помощи от неё, конечно, не было, но как дома усидишь? Надо ж потом всё Тонечке доложить. Что, мол, грязищи вывезли цельный самосвал — от соседей стыдно. Квартира и впрямь была запущена, и Лиза, с остервенением оттирая пятна на паласе, материлась так, что возле открытого окна собрались мужики вроде как в домино поиграть, а сами только уважительно кивали и покрякивали в самых забористых местах, словно на концерте художественной самодеятельности. Свои зимние вещи Олег отнёс на квартиру матери. Вроде как у тёщи и так места мало, да и помыться толком негде с дороги. Это путаное объяснение заставило глаза Антонины вспыхнуть победным огнем. Она старалась не показать виду, но на лице явно читалось стойкое убеждение: сын всё-таки вернулся. Пусть не сразу, пусть заставил её пролить немало слёз, тайком включив на полную мощность воду в ванной. Она готова простить это горькое ожидание, глупое упрямство да попросту предательство. Олег всё же вернулся к ней. Так всё должно было случиться — только так; и горькое ожидание — ничто по сравнению с тем, что сын понял, кто для него самый важный и самый дорогой человек.
И Олег без всяких слов буквально кожей почувствовал, что произошло то, чего в глубине души он ждал. Нет больше странного и неприятного чувства, словно он живёт чужой жизнью. Где есть ненужные встречи, ненужные отношения, навязанные кем-то проблемы и заботы. Невидимая защита потери, которой он так страшился, вернулась, окутала приятным теплом и шёпотом, что нельзя расслышать, а можно только ощутить. Успокаивает, подбадривает и обещает, что всё будет как нравится матери, а стало быть, правильно и хорошо.
Первый рабочий день Олегу совсем не запомнился. Он так нервничал, боялся, что не покажется в кадрах и вернётся домой несолоно хлебавши. Слово-то о нём замолвили, да важный генерал за ручку не поведёт автомеханика на работу устраивать. Кадровик, востроносенький дядька с глубоко посаженными глазами, так медленно читал каждую бумажку, иногда сверля Олега проницательным взглядом, что аж дыханье перехватывало. Что он там углядел, чего и сам Олег не знает? Еле очнулся, когда зашёл пожилой мужик в рабочей спецовке и велел за ним идти. В горле пересохло, постеснялся спросить воды, шёл за своим провожатым, облизывая сухие губы. Да уж, это тебе не автопарк посёлковых автобусов-развалюшек. Чисто, как в доме культуры. Ни тебе бутылок из-под пива, ни окурков. Провожатый назвался мастером Григорием Вадимовичем. Сказал, что Олег будет в его смене. Ещё объяснял что-то и показывал, говорил четко, вроде благожелательно, хотя и не улыбнулся ни разу. После нужно было вновь подняться в административное здание в кадры. Олег уже перестал удивляться обилию проходных и суровых вахтёров, снующих солдатиков и мужиков в спецовках. Да, это тебе не шутки — гараж министерства обороны. За здорово живёшь не попасть. Олег вспомнил, каким счастьем светились глаза матери от названия места его работы. Достиг сынок правильной дорогой, пошёл ну не сразу, а кругалём приличным, но всё повернулось именно так, как должно быть у её сына.