Об одном и том же писали с обеих сторон баррикад. Проблема охватила всю страну. Некоторые не разговаривают с семьей месяцами, а один социально-политический довод может привести к размышлениям о разводе.
Перед Днем благодарения ходила такая шутка: подавайте к индейке пластиковые приборы, чтобы обойтись без человеческих жертв. Я вспоминаю роман Вероники Рот «Дивергент», в котором люди присоединялись к определенной фракции, исходя из особенностей характера. Лозунг был такой: «Фракции превыше крови. В первую очередь мы члены фракции, во вторую мы члены семьи». Звучит пугающе. Но что еще страшнее, мы в реальности приближаемся к тому, что у Вероники было гротескной утопией.
Теневая сторона сортировки – в отдалении от людей, которых мы хорошо знаем. Общаясь только с идеологически верными незнакомцами, которым мы не очень доверяем и кого мы точно не любим, которые вряд ли отвезут нас на химиотерапию или принесут ужин, когда заболеют дети, мы теряем другие прочные связи. Семья – это люди, с которыми каждый из нас много раз попробует договориться, прежде чем примет решение вычеркнуть их из своей жизни. Политические и общественные волнения последних лет высветили значительные разногласия в ценностях, на которые мы опираемся, и все равно мы изо всех сил пытаемся найти компромисс с близкими. Мы разрываем связь с ними только после нескольких совершенно провалившихся попыток затевать в семье сложные и уязвимые разговоры, выстраивать границы и выслушивать истории об опыте, которого мы не пережили на собственной шкуре.
Я двадцать лет преподаю в Хьюстонском университете (чем очень горжусь). Это самое расово и этнически разнообразное научно-образовательное учреждение в Соединенных Штатах. Несколько семестров назад я задала вопрос шестидесяти выпускникам – группе, представляющей собой удивительное разнообразие рас и культур, сексуальной ориентации и идентичности. Я спросила, совпадают ли их политические и социально-культурные убеждения со взглядами их дедушек и бабушек. Примерно 15 % ответили: совпадают или почти совпадают, 85 % назвали широкий спектр ощущений от мягкой неловкости до острого стыда, когда доходит дело до обсуждений политических пристрастий родственников. Один студент-афроамериканец рассказал, как сходился во взглядах с бабушкой и дедушкой практически во всем, кроме самого важного. Он не мог рассказать дедушке о своей ориентации несмотря на то, что вся остальная семья знала, что он гей. Его дедушка вышел на пенсию после того, как всю жизнь служил священником, поэтому разговаривать о гомосексуальности с ним не получалось. Он и слушать не хотел о жизненном опыте внука, отличавшемся от того, во что верил он сам. Белая студентка рассказала о привычке отца обращаться к официантам в мексиканских ресторанах фразой «Ола, Панчо!». У нее был бойфренд-латиноамериканец, и она считала обращение отца унизительным.