Еще одной чертой абсолютной гениальности являлась та манера, в которой де Бац защищал себя. Его подкупы достигали такого количества шпионов и полицейских агентов, что даже в самый разгар Террора сыщики его главных врагов жили в постоянном страхе перед его арестом. Стоило опрометчивому интригану, по их же собственному недосмотру, предстать перед Фукье-Тенквилем (Fouquier-Tinville — деятель Великой французской революции, общественный обвинитель Революционного трибунала), счета были бы компрометированы и многие головы, менее прозорливые, чем гасконца, кувыркнулись бы в корзину прежде его.
Поскольку самые лучшие детективы обожали его щедрые подарки, было крайне важным, чтобы Жан де Бац оставался в живых; и единственным способом обеспечить это было сохранять ему свободу в Париже. Подкупы барона всегда оплачивались золотом и никогда ассигнациями, которые он рассматривал как идеальное платежное средство для поганых республиканцев. Сохранились подтасованные отчеты, которые до сих пор можно видеть во французских архивах, которые показывают, насколько решительно, хотя и неуклюже, шпионы комитетов защищали свои основные источники твердой наличности. В одном из этих осведомительных палимпсестов он оценивается как следующий по опасности для республики наряду с банкиром Бенуа, который назван Benoite (произносящий добро) в то время, как барон туманно представлен как Baron de Beauce — барон Бос (регион на севере Франции).
Эта искусно достигнутая незаметность мастера республиканской оппозиции сделала его на долгие послереволюционные годы легендарной фигурой, дрейфующей среди катастроф, на которые он и не предполагал влиять. Карлайл никогда о нем не слыхал, и даже великие исторические записи Маделин не упоминают его имени. Как если бы барон де Бац, кошмар Робеспьера и реальная мотивирующая сила, стоящая за дюжиной революционных кульминаций, никогда не существовал. Таким образом, он служит нам ярчайшим примером пренебрежения историками секретных источников своих материалов, а также нежелания, с которым великие сокрытия всплывают из глубин их собственных замыслов.
Де Бац, который не был немцем, как некоторые могут подумать, происходил из благородного старинного гасконского рода. Он родился в Гуц — ныне департамент Ланды — в 1761 году и в возрасте тринадцати лет был зачислен в королевские драгуны. 8 декабря 1776 года он получил официальное назначение, но его ни разу не видели в штаб-квартире полка, нарушение достаточно вызывающее даже в те годы политической расслабленности, чтобы вынудить шевалье де Куаньи, его полковника, подписать ордер на его арест. Однако это, по всей вероятности, не возымело эффекта, если только он не появился, и Жан, по всей видимости, уже постиг искусство исчезновения.