Почему книга называется ”Милая, 18”? Да просто потому, что на улице Милой в Варшаве, в доме №18, то есть в бункере под домом №18, находился штаб борцов Варшавского гетто. Это — исторический факт, так же, как множество других бытовых и событийных подробностей, описанных Л.Юрисом. Подобно ”Эксодусу”, ”Милая, 18” написана на основе тщательного изучения исторических реалий: автор работал в израильских и польских архивах, глубоко изучил топографию Варшавы, прочитал массу документов и книг о Второй мировой войне и, конечно, встречался с оставшимися в живых участниками восстания в Варшавском гетто.
Все это, безусловно, помогло ему создать широкое полотно с галереей характерных образов, множеством сюжетных линий и чисто романических коллизий. Не следует забывать, что Л.Юрис прежде всего беллетрист, и эта сторона его таланта ярко и непосредственно воплощается во всех его произведениях. Нет смысла ловить Л.Юриса на фактических ошибках, иногда доходящих до курьезов. Все же он не был участником описываемых событий, и сила его романа не в буквальном следовании документам, а в том, что с помощью художественного воображения ему удалось создать героев, за судьбами которых читатель следит с волнением и тревогой.
Поразительные слова говорит один из героев романа, Александр Брандель, прототипом которого, несомненно, был Эммануэль Рингельблюм.[1] Текст романа очень часто прерывается отрывками из дневника Александра, и благодаря этим отрывкам роман приобретает звучание документа, хотя, конечно, как уже говорилось, он не является таковым в строгом смысле слова. Так вот, Александр Брандель говорит: >,,Помогать евреям выжить — это и есть сионизм”. Трудно представить себе более точное определение сионизма.
Один из тех, кому Л.Юрис посвятил свой роман, Тувия Божиковский, участник восстания в Варшавском гетто, писал впоследствии:
>,,Большая часть узников Варшавского гетто лишилась семейных связей и у них атрофировались почти все человеческие чувства. Исключение составляли обитатели дома по улице Милой — члены еврейских организаций, участники еврейского подполья. Их, так же, как и всех узников гетто, могли отправить в газовые камеры, но они решили встретить смерть достойно, оказав активное сопротивление палачам. Все они жили единой общиной. Только они одни в гетто жили духовной жизнью. Их интересовала судьба евреев. В общине читали книги, пели еврейские песни. Только в этом кругу сохранились нравственные принципы. И единое нравственное чувство пробудило в задавленных людях самоуважение — нравственные принципы организовали их для борьбы против нацистских палачей.