Принесли коньяк. Рахель помогла Зосе убрать со стола. Стефан, которого кроме Олимпийских игр никакие темы не интересовали, убежал.
Когда дети ушли, заговорили о политике. За все это время Андрей не проронил ни слова.
— Крис, Габриэла, — сказал Пауль, — все мы чувствуем с трудом скрываемую ярость моего шурина капитана Андровского. Хорошо еще, что ему не удалось испортить впечатление от кулинарных шедевров моей жены. Прошу прощения за его невоспитанность.
— Вы совершенно правы, доктор Вронский, — поспешно сказала Габриэла. — Андрей, ты себя ужасно ведешь.
— Я обещал сестре не затевать споров и, как мне это ни трудно, держу слово, — проговорил Андрей негромко, но таким тоном, что ясно было, что у него внутри все кипит.
— По-моему, уж лучше поспорить и выложить все начистоту, чем дуться, как Стефан, и всем портить настроение, — парировал Пауль.
— Пауль, ты же мне обещал, не дразни его, — попросила Дебора.
— Пусть капитан выскажется, иначе он взорвется.
— Пауль, ты же утром уезжаешь, не нужно сегодня спорить, — взмолилась Дебора.
— Почему же, дорогая, разве ты не хочешь, чтобы я запомнил свой дом таким, каким он был всегда?
— Я, конечно, человек слова, — начал Андрей, — но не могу удержаться, чтобы не сказать, что и я помню свой дом таким, каким он был всегда. А тут в канун субботы я сижу за столом у сестры — и ни свечей, ни благословений.
— И это все, что вас смущает, шурин?
— Да. Это же суббота.
— Вот уже год, как мы перестали обращать лицо к востоку, Андрей.
— Я знал, что этим кончится, но не думал, что вам удастся ее уломать так скоро. Помню как мы жили в трущобах на Ставках — Господи, в какой нищете! Но мы были евреями. И когда после маминой смерти мы переехали в более приличный район, на Слискую, моя сестра была хозяйкой еврейского дома.
— Андрей, сейчас же перестань, — не выдержала Дебора.
Крис и Габриэла вдруг оказались в эпицентре семейного раздора. Они растерянно смотрели друг на друга, когда Андрей вскочил, швырнув на пол салфетку.
— Начал доктор Бронский, а не я. Дебора, я разговаривал со Стефаном. Он даже не знает, что он еврей. Что же будет, когда ему исполнится тринадцать лет? Твоему единственному сыну не устроят бар-мицву[10]? Счастье, что мама с папой не дожили до этого дня.
Пауль был явно доволен тем, что ему удалось ”расколоть” Андрея.
— Мы с Деборой женаты шестнадцать лет. Не пора ли вам понять, что мы хотим жить своей жизнью, без ваших советов?
— Послушайте, Пауль, вот я, Андрей Андровский, — единственный офицер-еврей в уланском полку, но каждый знает, кто я.