Практически доведя главного конюшего до инфаркта, Владимир Алексеевич наконец-таки сжалился над ним, позволив забрать любимиц… Тот, исподтишка бросая угрюмые взгляды на раскрасневшихся ребятишек, то и дело дергающих Громова за рукав, выпрашивая «ещё один кружочек и все, честно-пречестно…» поспешно увел лошадок, ласково огладив перед этим их крутые бока, ходившие ходуном после бешеной скачки…
А дружная ватага, возглавляемая неугомонным князем, уже начала боевые действия, обстреляв дворницкую градом снежков… Дворник Антип, в своём овечьем тулупе напоминавший горного великана, наряженного в шкуры, собственноручно содранные с жестоко убитых животных, выскочил с большей деревянной лопатой, гневно взрыкнув:
— Ужо я вас!!!!
Но, узрев среди нападавших задорно хохочущего хозяина поместья, испуганно съёжился и нырнул обратно, размашисто перекрестившись.
Вдоволь натешившись, вся дружная компания гомонящей гурьбой ввалилась в уютный дом, провожаемая перемигивающимися взглядами ярких звёзд, высыпавших на неожиданно очистившемся от снеговых туч небосклоне. Пока с набегавшейся ребятни под охи и ахи нянек стягивали исходящие паром в тепле промерзшие одежки, слуги сноровисто накрыли огромный стол в центральной зале. И главным его украшением стал пузатый гигант-самовар, празднично поблескивающий начищенными боками, в которых гротескно отражалось все многочисленное семейство, расположившееся вокруг.
Счастливые звонкие голоса детишек, взахлеб делящихся впечатлениями от игр, мягкие улыбки женщин, терпеливо их выслушивающих, негромкие серьёзные разговоры мужчин… Потихоньку к Владимиру Алексеевичу на колени взобрался малыш Избориных, доверчиво прильнул к широкой груди канцлера и сладко засопел, сжимая в руке надкушенный пряник. С левого бока его руку обняла, крепко прижавшись, младшая дочь Машенька. Вслушиваясь в легкий гул голосов, означающий, что в маленьком мирке поместья все в порядке, все идет как следует, Громов смутно ощущал, что вот так и должно выглядеть счастье.
Много позже, когда все всласть наговорились, запивая свежие новости из внешнего мира, принесённые Громовым-старшим, крепким ароматным чаем, домашние разбрелись, зевая, по своим комнатам. Удобно устроившись в массивном кресле, стоящим у разожженного камина, князь бездумно глядел на языки пламени. Его лицо, смягчившееся в атмосфере родного дома, чуть разгладилось, помолодело, и мало кто из дворцовых придворных сейчас узнал бы в нём вечно нахмуренного, скупого на положительные эмоции могущественного канцлера. Его безмятежные посиделки у огня домашнего очага прервались скрипом придвигаемого поближе кресла — двойника того, в котором расположился сам князь. Сбросив сонное оцепенение, начавшее было его охватывать, он оглянулся и увидел, как рядом устраивается Павел. Со смущенной улыбкой он предложил отцу бокал, отливающий багрянцем наполнившего его вина. Невольно залюбовавшись тем, как играет цвет благородного напитка в отблесках пламени, Громов не спешил его пробовать, оттягивая момент удовольствия. Неловко откашлявшись, Павел осмелился все же нарушить царившую тишину: