Несмотря на то, что теперь на мне достаточно одежды, чтобы прикрыться, я продолжаю, сидя по-турецки на матрасе, натягивать простыню на ноги и грудь. Когда незнакомец чувствует, что я готова, он поворачивается на пятках обратно и испытующе глядит на меня, удивленное выражение начисто стерлось с его лица.
До этого момента я была слишком напугана, чтобы разглядеть что-то кроме его приковывающего к себе взгляда. Я не успокоилась и не стала более оптимистично смотреть на ситуацию, в которой оказалась, но полагаю, что если бы понадобилось, он убил бы меня вне зависимости от того, одета я или нет. Поэтому пока он идет обратно к кровати, я быстро, но внимательно рассматриваю своего похитителя на тот случай, если по какому-то невероятному стечению обстоятельств мне удастся сбежать, и потом надо будет описать его властям.
Его прямые русые волосы коротко подстрижены сзади, а спереди остаются длинными и непокорными, хотя и не похожими на сексуальную прическу, уложенную так, как будто только что он встал из постели. Нет, он просто выглядит как мужчина, которому наплевать на внешность и у которого есть более важные дела, чем заниматься своими волосами. Пугающий неровный шрам, начинающийся под левой бровью, зигзагом спускается по скуле, где теряется в многодневной щетине, покрывающей его грубо очерченную, худую, обтянутую кожей челюсть. На нем надета черная футболка с длинным рукавом, что я нахожу странным, учитывая, что сейчас лето, черные брюки, заправленные в тяжелые черные военные ботинки, и все это плотно обтягивает его мощное тело. Он выглядит, как убийца. Потрясающий… опасный… странно прекрасный. Как ангел смерти.
— Вижу, твои мозги работают на всю катушку, девочка, но не торопись. Терпение. Ты все узнаешь в свое время, — говорит он, склоняясь над кроватью, и сохраняя при этом довольно значительное расстояние между нами.
— Где Эмерсон? Чего ты хочешь от меня? — выкрикиваю я, игнорируя его предыдущую фразу.
— Я понятия не имею, кто такая Эмерсон, и прямо сейчас я хочу, чтобы ты заткнулась, — парирует он, качая головой.
Он бормочет что-то, что я не могу понять, прежде чем добавить:
— Вы, американцы, вообще когда-нибудь можете просто послушать, что вам говорят?
— Что это за язык? Кто ты такой? Где я?
Он хмурит брови и поднимает руку вверх:
— Заткнись, — орет он. — Если ты просто, на хер, помолчишь одну минуту и дашь мне сказать, я расскажу тебе то, что тебе нужно знать.
Решив, что в моих же интересах держать рот на замке, я сжимаю губы в тонкую прямую линию и наклоняю голову к нему, показывая, что приступ гнева закончен. По крайней мере, пока.