– Глупая девочка. – Он покачал головой. – Глупая.
– Иди к черту, – выплюнула Юкико.
Он потянулся к ее лицу, и она медленно отодвинулас, упираясь ногами.
– Тронешь меня, и я превращу твой мозг в суп, круглоглазый.
– А? – Он приподнял бровь. – Помогать. Я помогу.
– Поможешь? Ты хотел меня изнасиловать, сволочь! Не трогай меня, скотина!
Пётр в ужасе уставился на нее.
– Изнасиловать? Пытаюсь помочь тебе, девочка.
Он оглянулся через плечо на гайдзинов, собравшихся возле добычи Ильича, и понизил голос до яростного шепота:
– Глупая! Я предупреждаю! Я говорю! Сказал тебе идти со мной. Используют для тела! – Пётр указал на арашитору, распластанного на камнях, и провел руками по плечам и груди. – Используют тебя. Тело грифона! Грифон!
– Арашитора…
– Да! Тело Арашиторы.
– Ты… – Слова застряли в горле Юкико. – Ты пытался предупредить меня…
– Теперь уже слишком поздно. – Он покачал головой. – Слишком поздно. Одежда для тела. Великая сила. Большая награда для Ильича. Большая награда.
– И зачем бы тебе меня предупреждать? – Юкико прищурилась. – Зачем помогать?
– Обещание другу.
– Какой друг?
– Пётр!
Услышав голос Данила, покрытый шрамами гайдзин дернулся и замер. Затем оглянулся через плечо и издал вопросительный звук. Предводитель круглоглазых рявкнул приказ и поманил его широкой рукой.
Пётр помог Юкико встать, но ноги отказывались держать ее, а голова сильно кружилась, звеня тысячью железных колоколов из-за пинков Ильича. Пётр подвел ее к остальным, которые стояли в луже разбавленной водой крови вокруг Буруу и разговаривали о чем-то грубыми голосами. От трупа Скраая шел тошнотворный дух: прогорклая смесь из запахов внутренностей и экскрементов, желчи и меди. Юкико смотрела на этих мужчин с разливающейся в груди ненавистью, горькой ненавистью, от которой она могла задохнуться. Их восемь.
Скольких я смогу убить, прежде чем они схватят меня?
Она посмотрела на тело своего друга на камнях, нащупав его в темноте.
Буруу, пожалуйста, проснись. Пожалуйста.
Казалось, гайдзины спорил о крыльях Буруу. Двое из младших пинали покореженные конструкции у него на спине, дергали ремни, крепившие хитроумное изобретение к шестерням. Данил заговорил с Петром грохочущим баритоном, показывая рукой на арашитору. В черном небе сверкнула молния, снова усилился ливень, падая непроглядной стеной. Над океаном дождь звучал как постоянное катившееся по волнам шипение.
– Данил спрашивает, что случилось с этим. – Голос Петра звучал резко, но в единственном голубом глазу была жалость. – Калека? – Он указал на свою ногу с металлической скобой. – Калека?