«Сущие младенцы в лесу – вот каковы мы, литературные джентльмены и профессионалы! – писал Хаксли Озмонду по поводу Хаббарда. – Огромному Миру случайно потребовались ваши услуги, он слегка забавляется моими, но все свое внимание и почтение он отдает Урану и Большому Бизнесу. Какое же невероятное счастье, что представитель обеих этих Высших Сил а) оказался человеком, столь страстно интересующимся мескалином, и б) просто очень хорошим человеком».
Ни Хаксли, ни Хаббард никогда особо не увлекались медициной либо наукой и не были им преданы, поэтому не удивительно, что со временем их интересы претерпели эволюцию, сместившись от желания лечить отдельных индивидуумов, страдающих психологическими проблемами, к стремлению излечить все общество. (Кстати говоря, этим стремлением были охвачены практически все, кто работал с психоделиками, включая и ученых, причем даже таких разных по темпераменту, как Тимоти Лири и Роланд Гриффитс.) Но психологические исследования продолжаются, один эксперимент следует за другим, один ученый сменяется другим, а реальной модели по использованию препарата для изменения всего общества, как на это рассчитывали Хаббард и Хаксли, так до сих пор и не появилось, в результате чего этот научный метод начал все больше докучать им, как впоследствии и Лири, став для них своего рода смирительной рубашкой.
Сразу же после первого приема ЛСД и вызванных им видений Хаксли написал Озмонду, спрашивая, не кажется ли ему, что «всякий, кто пришел к осознанию неоспоримого факта единства всего сущего в любви, будет хотеть снова и снова возвращаться к экспериментированию на психическом уровне?.. Моя точка зрения такова, что такая возможность, как открытие двери в неведомое с помощью мескалина или ЛСД, слишком драгоценна и представляет собой слишком большую привилегию, чтобы отказываться от нее во имя экспериментирования». Или чтобы применять ее только по отношению к больным людям, добавим мы. В сущности, Озмонд с симпатией относился к этой точке зрения (в конце концов, именно он дал мескалин Хаксли, и вряд ли это можно было назвать экспериментом, тем более контролируемым), и именно он участвовал во многих сеансах Хаббарда с привлечением самых лучших умов Америки. Но при этом Озмонд не был готов бросить науку или медицину ради того, что, по мнению Хаксли и Хаббарда, лежало за ее пределами.
В 1955 году Эл Хаббард сделал попытку освободиться от научной смирительной рубашки и формализовать свою сеть психоделических исследований, учредив так называемую Комиссию по изучению творческого воображения. Само название органа отражает его желание вынести работу с психоделиками за рамки медицины и основной ее фокус сосредоточить на болезнях. В состав Комиссии, точнее – в ее правление, он включил Озмонда, Хаксли и Коэна, дополнив их пятью-шестью другими исследователями, а также философа (Джеральда Хёрда) и официального представителя ООН; себя же самого он называл «научным директором».