Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности (Поллан) - страница 165

присоединился к хору голосов, осыпающих психоделики проклятиями, опубликовав эмоционально-взвинченную историю, озаглавленную: «ЛСД: психический наркотик вышел из-под контроля и несет угрозу всему миру». И что с того, что совсем недавно издатель журнала и его жена сами принимали (под руководством Сидни Коэна) этот «наркотик» и расхваливали его как средство, с помощью которого можно зарядиться положительными впечатлениями и эмоциями? Да ничего. Теперь этим занимаются дети, а раз так, то он «вышел из-под контроля». Проиллюстрированная рисунками, на которых обезумевшие люди прячутся по углам, история предостерегала читателей, что «путешествие под действием ЛСД – это не всегда поездка туда и обратно», а скорее «одноразовая поездка – в сумасшедший дом, тюрьму или могилу»[35]. Как писала в 1965 году Клер Бут Люс в письме к Сидни Коэну, «ЛСД стал вашим чудовищем, вашим Франкенштейном».

* * *

Другим сильнодействующим препаратам, таким, например, как опиаты, которые потенциально тоже являются объектом злоупотреблений, удалось-таки отстоять свою самобытную идентичность в качестве законного средства медицины. Почему же это не удалось психоделикам? История Тимоти Лири, самого известного исследователя психоделиков, не позволяет с достаточной уверенностью утверждать, что можно было бы провести четкую грань между использованием психоделиков в научных и рекреационных целях и охранять ее в неприкосновенности, как границу. Этот человек намеренно – и, безусловно, с большой радостью – стер все границы. Но «личность» психоделика, вероятно, так или иначе имела существенное отношение к стиранию таких различий (как имели к ним отношение и личности людей вроде Тимоти Лири) или к недостаткам в их исследованиях.

Если что и обрекло на провал первую волну психоделических исследований, так это иррациональное изобилие их потенциала, обусловленного самими препаратами, – им и тем фактом, что эти химические соединения являются для нас сегодня тем, что мы назвали бы революционной технологией. Люди, работавшие с этими молекулами, не могли не прийти к выводу – подобно студенту-богослову, бегущему по Коммонуэлс-авеню, – что в вашем распоряжении вдруг оказалась магическая весть, наделенная силой изменить не только индивидуумов, но и весь мир. Если ограничить эти мощные молекулы стенами лаборатории или использовать их только на благо больных людей, то такое их применение было бы трудно оправдать, коль скоро с их помощью можно было бы многое сделать для всех людей, в том числе и для самих исследователей.