– По большому счету, – сказал мне Билл Ричардс, когда мы впервые встретились с ним в его офисе, – эти препараты известны человечеству по меньшей мере уже пять тысячелетий, и много, много раз их то выкапывали на свет божий, то запрещали, поэтому нынешний цикл – лишь один из многих. Но ведь грибы растут все так же, они никуда не делись, поэтому и работа с ними когда-нибудь возобновится. Во всяком случае, я на это надеюсь. – И, когда в 1998 году ему позвонил Боб Джесси и вскоре после этого он встретился с Гриффитсом, он не мог поверить своему счастью. – Это был поистине волнующий момент, – сказал он. – Во всяком случае, для меня.
По-прежнему невероятно жизнерадостный, Билл Ричардс, которому уже перевалило за 70 (он родился в 1940 году), является своего рода связующим звеном между двумя эпохами психоделической терапии. Уолтер Панке был шафером на его свадьбе; со Стэном Грофом он работал в больнице Спринг-Гров, а Тимоти Лири он не раз навещал в Миллбруке, Нью-Йорк, где тот осел после исключения из Гарварда. Хотя Ричардс покинул Средний Запад полвека тому назад, в его речи сохранились специфические обороты фермерского Мичигана, его родины. Сегодня Ричардс щеголяет седой козлиной бородкой, смеется заразительным кудахчущим смехом и заканчивает многие из своих сентенций радостным и бодрым «понимаете ли?».
Ричардс, имеющий ученую степень и в области психологии, и в области богословия, приобрел первый психоделический опыт в 1963 году, еще будучи студентом богословского факультета Йельского университета. Год он провел в Германии, в Геттингенском университете, где изучал немецкий язык, но затем почувствовал неодолимую тягу к психологии и перевелся на факультет психиатрии, где впервые услышал о проекте исследования такого мало кому тогда известного препарата, как псилоцибин.
– Я понятия не имел, что это такое, но два моих друга принимали участие в этом исследовании, и у них было немало интересных видений. – Одному из них, чей отец погиб на войне, удалось вернуться в пору своего детства, и он увидел себя сидящим на коленях у отца. Другой в своих галлюцинациях видел эсэсовцев, маршировавших по улице города. – Мои же галлюцинации почему-то никогда не были достаточно образными, – сказал Ричардс со смешком, – хотя я тоже пытался заглянуть в свое детство. В те дни мой ум был для меня своего рода психологической лабораторией, поэтому я тоже решил поучаствовать во всем этом. Это было еще до того, как исследователи поняли важность таких факторов, как установка и обстановка. Меня поместили в какое-то подвальное помещение, сделали инъекцию и оставили одного. – Казалось бы, налицо все условия для возникновения весьма неприятных галлюцинаторных видений, однако психоделический опыт Ричардса оказался прямо противоположного свойства. – Я почувствовал, что без остатка растворяюсь в этой невероятно детализированной картине образов, напоминавших исламскую архитектуру с надписями на арабском языке, которые я совершенно не понимал. А затем я мало-помалу начал терять ощущение присущей мне идентичности и каким-то образом сам