На мое счастье машин еще было немного, и я выскочил на Троицкий мост примерно за минуту-полторы. Вслед мне донеслись возмущенные гудки — похоже, я проехал на красный — а через несколько мгновений где-то со стороны Петропавловки завыла сирена. Но мне было уже наплевать.
Все равно не догонят.
Будто кто-то сидел рядом со мной, заставляя изо всех сил вдавливать педаль в пол — и то и дело шептал: быстрее… еще… еще быстрее!
Костя?
Зацепил, пробился ко мне через несколько улиц и толщу каменных домов? Или это я сам дотянулся до брата? Или просто обострившееся от родового Дара чутье смогло заглянуть в будущее — буквально на несколько минут.
И увидеть что-то такое, от чего кровь стыла в жилах, костяшки на сжимавших руль пальцах белели, а огромный восьмицилиндровый мотор «Волги» вдруг начинал казаться недостаточно мощным. Скорость давно перевалила за сотню — а мне все равно ее не хватало. Если бы не Ход, разогнавший мою реакцию до сверхчеловеческих пределов, я бы уже наверняка разбился. Машина заходила в поворот к Зимнему чуть ли не боком, с визгом шин, снова ревела, надрываясь… но время заканчивалось.
Не Костины полчаса — а другое. Настоящее. Отсчитывающее последние минуты, которых никак не хватало, чтобы стальной иглой прошить всю набережную, промчаться мимо Медного Всадника и Исаакия….
— Быстрее… — снова зашелестело в ушах.
— Да еду, я еду! — буркнул я.
Мотор «Волги» заходился и раскручивался так, будто вместе с бензином хлебнул немного моих собственных сил. Я отдал бы все, но чувствовал: еще немного, и железное сердце машины не выдержит, лопнет. Она и так гнала на пределе, стараясь унести меня от сдавливающего грудь чувства, от смертельной тоски…
Не унесла.
К Мойке я сворачивал под запрещающий знак, нарушив все мыслимые и немыслимые правила. «Волга» не удержалась на дороге, заскользила, взревела — но все-таки приложилась боком о высокий поребрик на набережной. Грохот ударил по ушам.
Но еще громче звучали выстрелы где-то впереди. Сначала один. Потом два чуть ли не хором, еще пять или семь почти очередью — и дальше беспорядочной трескотней. Наверное, я мог бы разобраться, откуда бьют, или даже разглядеть вспышки, вырывающиеся сразу из нескольких стволов на другой стороне реки — но вместо этого отчаянно терзал затихший мотор, пытаясь снова его завести.
Нет, бесполезно — «Волга» никак не хотела оживать, чтобы провезти меня оставшуюся сотню или полторы метров.
И тогда я выбрался наружу. Не в дверь — это почему-то показалось слишком долгим — а прямо на капот, высадив лобовое стекло Булавой. И побежал так, как не бегал еще ни разу в жизни.