— Выходит, меня, — вздохнул я. — Так чего же батька твой сразу не сказал? Драться еще полез…
— Не знаю, дядька ведун. — Девчонка снова зашмыгала носом. — Не со зла он! Испугался, поди, сказать-то…
— А ты, значит, не испугалась. — Я постарался изобразить что-то вроде улыбки. — Как зовут-то тебя, малая?
— Зимой Ждановной кличут, — еле слышно ответила девчонка, — дяденька ведун.
— Зима, — повторил Веор. — Грозное имя для женщины. С таким ей впору вырасти воительницей, а не хозяйкой бражного дома.
— Выручила ты меня, Зимушка. — Я огляделся по сторонам и незаметно от лесорубов сунул в маленькие ручки кошель с золотом. — Держи. Приданое тебе будет. Только спрячь получше, да никому не показывай. А ежели кто силой отобрать попробует — сразу говори: обидишь — ведун придет, и не ноги, а саму голову снимет.
— Не надобно мне, дяденька ведун. — Зима спрятала руки за спину, заехав Веору локтем в живот. — Ничего не надобно — только батьку пожалей, не сгуби! Совсем ему без ног погибель выйдет.
— Бери, кому сказано. — Я потрепал Зиму по макушке. — А за батьку не бойся — к утру ходить будет. Но ежели опять лаяться вздумает…
— Не вздумает! — Зима прижала кошель к груди. — Не вздумает, дядька ведун. Он у меня ведь не злой совсем!
— Ты справедливый человек, Антор. — Веор пересадил Зиму с одного колена на другое и повернулся ко мне. — Всеотец не ошибся, наградив тебя даром Видящего. В своем праве не щадящий врагов, но вдвойне мудр тот, кто умеет отблагодарить друзей.
— Порадовал малявочку, — Славка улыбнулся и одними губами добавил, — старый абрикос… А мы-то что делать будем?
— Уходить надо. — Я вспомнил всадника, которого мы заметили в лесу еще до встречи с Веором. — И чем скорее, тем лучше.
— У тебя много врагов. — Веор тоскливо вздохнул. — Но неужели мы не можем остаться хотя бы до утра?
Похоже, ему совсем не хотелось уходить. Вряд ли он боялся ночного холода или опасностей, которые могли поджидать нас за порогом, но в корчме для нас нашлось вдоволь еды и меда, до которых он явно большой охотник. Здоровяк успел влить в себя три или четыре кружки, пока я ковырялся с одной, и разомлел. Могучие плечи Веора опустились, а на лице появилось блаженно-расслабленное выражение. Он не дремал, но Зима, устроившаяся у него на коленях, уже вовсю заплетала рыжую бороду в косицы. И Веор не возражал — перед девчонкой задира и грозный воитель, способный одним ударом кулака сломать шею медведю, таял и превращался в милейшего увальня. Самого доброго если не во всей «Гардарике», то в этой богами забытой корчме уж точно.