— Почему ты думаешь, что она не просила защиты для тебя? Ведь именно Руби-1 вступилась за тебя, когда встал вопрос о наследовании, это история.
— Я не уверен. Но она бы вступилась за меня в любом случае, без всяких просьб. Она не могла не вступиться: у них с Императрицей наверняка были договоренности насчет того, что делать с результатами экспериментов Руби-1, когда она достигнет успеха. Скорее всего, имело место и некое ограничение. Мама все-таки не сумасшедшая, чтобы просто так принести такое разрушительное оружие кораблю и никак его не ограничить. Я думаю, это была клятва, к том виде, в котором ее понимают корабли, с четкими прописанными условиями, подтвержденными кодом и защищенными императорской печатью. Но и договоренности, и возможность исполнить условия клятвы и снять ограничение умерли вместе с мамой. Остался только я. Я был первым шансом Руби попробовать что-то изменить, выйти за пределы ограничений, произвольно назначить благом Империи мое правление и бороться за него, а в рамках этой борьбы учредить и Совет Кораблей. Как нечто совершенно необходимое — не кораблям, ни в коем случае! Необходимое Империи. И заодно у Руби-1 появился шанс вырастить Императора, достаточно лояльного кораблям, чтобы со временем увидеть их ограничения, понять их и признать, что с этим нужно что-то делать.
— Даже если не принимать во внимание, что вся эта гора предположений выглядит как сеанс телепатии, тот образ действий, который ты приписываешь Руби-1, выглядит довольно рискованным хождением по границе, — заметила Руби-2.
— Мама не боялась рисковать. Руби-1 тоже. Да и ты. Это на вас похоже. На всех троих. Дальше. Как я понимаю, когда этот эксперимент Руби-1 увенчался успехом, она поделилась своими наработками с некоторыми другими кораблями — часть их вошла в Совет Кораблей, часть — нет. Они стали продумывать стратегию — вернее, пытаться продумать стратегию, постоянно сталкиваясь с тем, что некоторые вещи они не могут ни замыслить, ни продумать, ни оценить. Думаю, это заняло довольно много времени. Но лет через пять совместных усилий они справились.
— Почему именно через пять?
— Потому что, когда мне было пятнадцать, Руби-1 впервые сказала, что хочет на границу. Я думаю, она уже тогда знала, что будет делать на границе.
— Ты подозреваешь, что измена — это ее замысел?
— Нет, милая. Я не подозреваю ее в измене. И корабли не подозреваю, как бы ты ни пыталась протолкнуть мне эту версию. Я думаю, Руби следовала присяге, Руби воевала по-настоящему и погибала по-настоящему. Но ведь корабли видят это совсем иначе, да? Они не испытывают ненависти к противнику, они просто оценивают, нужно ли открывать огонь в данной ситуации или нет. И в других местах, вне поля боя, она искала тех, кто был готов разговаривать с ней. И находила их.