— Черт! — всколыхнулся Молич, поднимая грузную задницу. — Кто распорядился? Шлепень!
— Успокойтесь, Михаил Яковлевич, это я распорядился. — В каюту вошел раздраженный Рокот в белой сорочке. — Покатаем Лидию Сергеевну, пока она совсем не затосковала.
— А Березниченко? — нахмурился толстяк. — Я не совсем понимаю вас, Иван Валерьянович...
— Надеюсь, вы не будете говорить о делах, — огрызнулся Рокот. — Нашей пассажирке они совсем не интересны. Березниченко позвонил на мобильник Шлепеню — важные дела в Балаклаве. Через час будет возвращаться, и мы заберем его у мыса Барнак.
— Вот хрень, — ругнулся Молич. — Содержательно проводим вечер, Иван Валерьянович.
— Здравствуйте, Иван Валерьянович, — напомнила я о себе.
— Здравствуйте, — рассеянно отозвался Рокот. — Извините, Лидия Сергеевна, задергали совсем. Вы не скучали в мое отсутствие?
— Ну что вы, Михаил Яковлевич — замечательный собеседник, мы неплохо проводили время.
— Да уж, — сквозь зубы согласился Молич, — нам было весело... — Я заметила, как он перехватил вопрошающий взгляд Рокота. Оба, судя по всему, остались недовольны.
— Знаете что, — предложила я, — вы тут посекретничайте, а я пойду подышу морем... Да не волнуйтесь, не убегу, — упредила я протестующее движение «босса».
Кроме Шлепеня, сомкнувшего вежды в шезлонге, на борту находились два матроса (один крутил штурвал, другой возился с фалом, служащим для поднятия паруса) и человека четыре личной гвардии Рокота, накачанных до упора и едва ли разумных. Когда я появилась на кокпите, рулевой втихушку подмигнул, остальные просто тупо воззрились — как рыбак на двухпудового сома, пойманного собственноручно.
— На нос туда? — спросила я у кормчего. При этом кивнула на проход вдоль леера и сделала пальцем загогулину.
— Туда, — кивнул кормчий. — На бак. Антошку только там не сбейте и сами не свалитесь. И вообще, не ходите под леерами, лучше по центру.
Я так и сделала. Поблагодарив, поднялась па крышу. Тщательно обогнула колдующего с канатами матроса, но, запутавшись в каких-то гиках и шкотах, ухватилась за грот и на пятой точке, по окну па потолке рубки, съехала к баку. Здесь я поднялась на ноги
и аж дух захватило...
Яхта двигалась на средней скорости. Плескались о борт волны, поскрипывали снасти. Гудел ветерок, гоня к берегу голубые барханы. Мы медленно смещались с восточной оконечности Тихой бухты к западной — мысу Барнак. Проплывали белоснежные корпуса здравниц. Жемчужное под пятой застывшего великана казалось каким-то карликовым государством. Оно не производило впечатления солидного курортного центра — возможно, из-за того, что основные городские кварталы прятались за скалистыми террасами, невидимые с моря. Мы проплыли скалу Обмана и слегка расширили галс — если раньше по оси яхты мерцал каменно-лесистый Барнак, то теперь он ушел вправо, а по курсу оказалось заходящее светило. Ровный диск, желтый сверху, снизу красный, прямо на глазах опускался к горизонту, окруженный гигантской мерцающей полусферой. Рябящая полоса, пересекая тяжело дышащую гладь воды, словно ковровая дорожка, упиралась в бак яхты. Мы не одни были в этом море. Не сказать, что акватория бухты кишела транспортными средствами, но суденышек хватало. От примитивных гребных лодок, предпочитающих жаться к берегу, до прогулочных парусных шхун всевозможных форм. Из открытого моря показалась еще одна яхта — без парусов. Она уверенно держала курс к катерным стоянкам яхт-клуба, охватывающим приличный кусок взморья. Из-за мыса показался рыбацкий баркас — примитивная банка с парусом. Шныряли какие-то катера, ботики...