— Это вы, — прошептал он. — Вы так меня напугали.
— Неужели таблетка синьора Латтьенцо не помогла?
— Нет. Мне надо в туалет. Я не могу терпеть.
— Здесь нет туалета, и вам это должно быть известно.
— О боже, — громко сказал Руперт. — Да отстаньте вы от меня!
— Не шумите тут, глупец вы этакий. Говорите тише и идите за мной в студию.
— Нет.
— Еще как да. Пошли.
Он взял его за плечо.
Назад по коридору, через лестничную площадку, снова мимо Берта Смита, назад в студию; неужели эта ночь никогда не закончится, думал Аллейн.
— Если вам и в самом деле нужен туалет, — сказал он, опуская портфель на пол, — то вы не хуже меня знаете, что он совсем рядом с вашей комнатой, и я готов поспорить, что в вашей смежной ванной комнате он тоже есть. Но ведь вам не нужно в туалет, не так ли?
— Сейчас нет.
— Куда вы направлялись?
— Я вам уже сказал.
— Ох, да бросьте.
— Это имеет значение?
— Конечно, имеет, дурень. Спросите сами себя.
Молчание.
— Ну?
— Я оставил кое-что внизу.
— Что?
— Ноты.
— К «Чужестранке»?
— Да.
— Это не могло подождать до утра? Утро вот-вот настанет.
— Нет.
— Почему?
— Я хочу сжечь их. Ноты. Все части. Всё. Я проснулся и все время об этом думал. Там, в камине в холле, я их сожгу, думал я.
— Камин, наверное, уже погас.
— Я его раздую.
— Вы ведь сочиняете на ходу, да?
— Нет. Нет. Честно. Клянусь, что нет. Я хочу их сжечь.
— Еще что-нибудь?
Руперт перевел дыхание и затряс головой.
— Вы уверены, что хотите сжечь оперу?
— Сколько раз мне еще это повторить?!
— Хорошо.
— Слава богу.
— Я пойду с вами.
— Нет. То есть в этом нет необходимости. Я не стану, — сказал Руперт, сделав вялую попытку говорить беспечно, — делать глупости.
— Какие, например?
— Какие-нибудь. Никакие. Мне просто не нужны зрители. Хватит с меня публики, — сказал Руперт и выдавил из себя смешок.
— Я не буду вам мешать.
— Вы меня подозреваете. Да?
— Я подозреваю еще дюжину человек вместе с вами. Пойдемте.
Аллейн взял его под руку.
— Я передумал, — сказал Руперт и вырвался.
— Если вы думаете, что я лягу спать, а вы проскользнете вниз, то вы сильно ошибаетесь. Я вас пересижу.
Руперт прикусил палец и уставился на Аллейна. Внизу, на улице, сильный порыв ветра снес какой-то предмет, и он с металлическим грохотом прокатился через патио. Ветер все еще штормовой, подумал Аллейн.
— Пойдемте, — повторил он. — Сожалею, что мне приходится быть нелюбезным, но вам остается только достойно принять это. Мы ведь не будем, как в кино, сцепившись, скатываться по лестнице?
Руперт развернулся на пятке и вышел из комнаты. Вместе они быстро подошли к лестнице и спустились в холл.