— Правда? Оперная звезда с припадками гнева между сеансами позирования? Думаешь, так все и будет?
— Полагаю, тебя ждет что-то в этом роде.
— Я не позволю ей смотреть на картину, пока не закончу, а если она устроит скандал, то ее другу незачем покупать полотно. Я не стану делать только одного, — спокойно сказала Трой. — Я не стану угождать ей и соглашаться на какие-то дурацкие переделки. Если она окажется человеком такого сорта.
— Мне кажется, что она вполне может оказаться такой. Как и он.
— То есть он считает, что если уж он вступает в игру, то должен получить что-то в обмен на свои деньги? Кто он — англичанин? Новозеландец? Американец? Австралиец?
— Понятия не имею. Но мне не очень хочется, чтобы ты была его гостьей, милая, это факт.
— Вряд ли я могу предложить ему самостоятельно оплатить дорогу. Может быть, — предложила Трой, — мне следует снизить цену на работу, учитывая предоставляемый кров и стол?
— Отлично.
— Если там соберутся любители покурить травку, или еще что похуже, я всегда могу сбежать в свою прекрасную комнату и запереться на все засовы.
— А с чего это в твоей хорошенькой головке возникла идея о марихуане?
— Не знаю. А ты, случайно, не предполагаешь, что оперная дива принимает наркотики?
— Ходят смутные слухи. Возможно, ошибочные.
— Вряд ли бы он стал приглашать тебя, если бы она была наркоманкой.
— О, — беспечно сказал Аллейн, — их бесстыдство не знает границ. Я напишу вежливый ответ с сожалениями и пойду на работу.
Зазвонил телефон, и он ответил на звонок тем неопределенным тоном, которым, как знала Трой, говорил с представителями Скотленд-Ярда.
— Я буду через четверть часа, сэр, — сказал Аллейн и повесил трубку. — Помощник комиссара, — объяснил он. — Что-то задумал. Я всегда это знаю, когда он начинает разговаривать со мной будничным тоном.
— А что именно, как думаешь?
— Кто знает. Судя по всему, что-то неаппетитное. Он сказал, что это не особо срочно, но я к нему зайду, потому что говорил он как-то тревожно. Мне пора. — Он направился к двери, взглянул на жену, потом вернулся и взял ее лицо в ладони. — Хорошенькая головка, — повторил он и поцеловал ее в макушку.
Через пятнадцать минут помощник комиссара принял его в свойственной ему манере, к которой Аллейн уже привык: словно он был каким-то сомнительным экземпляром, который требуется внимательно разглядеть при плохом освещении. Причуд у помощника комиссара было так же много, как и ума — и это еще мягко сказано.
— Привет, Рори, — сказал он. — Доброе утро. Трой в порядке? Хорошо. — (Аллейн не успел ответить.) — Садись, садись. Да.