– Ты, наверно, сразу стареньким родился? – теребил я его, не понимая, как можно жить с одной, пусть даже самой замечательной в мире женщиной, столько лет. – Может тебя познакомить с кем?
– Ага! Наверно! Не надо! Наливай! – даже не пытался спорить и заморачиваться по пустякам тот, и это бесило ещё больше.
Добравшись до кухни, он и там быстро преуспел. Видимо, творческая жилка есть у любого, но проявляется по-разному. У него она проявлялась на даче, а теперь – и у плиты. Первое что он сделал – купил костюм повара и набор хороших ножей. Варить макароны по-флотски, как постоянно это делал я, ему даже в ум не стукнуло, и первые пару месяцев он готовил разные виды итальянской пасты.
– Повар с пальца ссыт! – приговаривал он, пробуя свои кулинарные шедевры, прежде чем выставить их на суд едоков, пришедших в гости.
Потом настал черёд суши. Товарищ приобрёл все необходимые для этого прибамбасы и ингредиенты, и когда мы сели пить саке и закусывать суши и васаби, я достал русско-японский разговорник. Через три рюмки выяснилось, что японский язык не так уж сложен. Мой гакко-томодати со своей цумо пригласили старого доси в свой ути на небольшой омацури. Тем более, что нынче – доёби, и завтра не надо идти на сагё. Поэтому лишняя рюмочка саке не повредит. А когда саке кончилось, мы перешли на будосю, обсуждая нынешних кодомотати и сэйдзи.
После последнего шашлыка я ждал, что хоть кто-нибудь появится: дед, дядя Вася или хотя бы банальный зелёный человечек. Но ни два литра вина под шашлык, ни ведро пива в последующие два дня не вызвали никого. Сны были муторны, темны и болезненны, как пустой желудок с похмельного утра. Словно я сидел в тринадцатом кресле тринадцатого ряда какого-то большого кинотеатра, а передо мной на экране крутили чёрную плёнку. На ней изредка проскакивали серые царапины, прямые и кривые крестики, поломанная перфорация, возникали невнятные шумы и треск. В полной темноте я видел лишь три кресла: справа, слева и прямо передо мной. Они были мёртвенно пусты, и весь зал казался галактически безжизненным, ледяным, бесконечным. Мой сеанс то ли отменили, то ли он давно закончился, но в зале было абсолютно темно и тихо, а кисти рук и ноги ниже колен сильно мёрзли. У меня не хватало сил подняться и уйти, как это сделали уже все зрители, но и киномеханик зачем-то не выключал проектор, а всё крутил и крутил единственному оставшемуся зрителю шедевр киноискусства на любителя: бесконечные чёрные кадры под белый шум и характерный стрёкот киноаппарата.
Пиво я пил скорее по привычке, чем испытывая необходимость, и понял, что потерял интерес не только к женщинам, но и к алкоголю. Старость подкрадывалась медленно, но неотвратимо. По утрам болела поясница. Глаза плохо видели вблизи: развивалась дальнозоркость, как у отца. Сильнее обычного хрустели колени, и вставать с корточек становилось всё больнее. Помыть пол под столом уже становилось небольшой, но проблемой. Удар правой по груше перестал быть таким резким, как тогда, на чужой свадьбе много лет назад.