Я прошёл по комнате пять шагов вправо, повернулся на сто восемьдесят градусов через левое плечо и сделал пять шагов влево. Около стены на полу, скрытые слоем лунной пыли, проступали белым по серому плохие рисунки импрессионистов. Судя по деталям, сосед с пятого этажа ещё раз поменял прокладки на вентилях. Но когда это успело высохнуть и запылиться?
Мысли бились то о вечное, то – о бренное. Картина перед глазами продолжала взлягивать, и моё сознание из предыдущего круга пыталось разобраться в нелогичности вещей реальных, тогда как новое сознание на реальность уже смотрело как на некую субстанцию, которая имеет значение большое, но не решающее. Это раздвоение мешало мозгам сосредоточиться. Я знал, что, приезжая с полевых работ, геолог с недоумением берёт в руки некие деньги и идёт в магазин менять эти странные предметы на еду. Ведь без денег он жил четыре месяца, и эти месяцы были самыми счастливыми в году. Ценности там и тут разнились кардинально, но, уткнувшись в пыль, паутину и смытую штукатурку, я окончательно понял, что по-разному в городе и в той долине воспринимаются не только деньги и чувства, но и само время.
Я подошёл к телевизору и хотел по привычке его включить, но вдруг понял, что делать этого ни в коем случае нельзя, потому что моё жизненное пространство тут же зальёт чьё-то напористое лживое продажное мнение, которое будет безжалостно корёжить моё реальное «Я». И ещё я понял, причём с ужасом, что много лет это продажное лживое мнение корёжило моё «Я» как хотело. Так с чего же начать свой последний круг?
Взгляд упёрся в сине-белую вещь, которая, стоя на столе, словно источала дух иного места с иными понятиями добра и зла. Вот с неё, видимо, и следовало начинать. Я поднял камень, взвесил его в руке, зачем-то приложил к уху и тут же определился с дальнейшими действиями: первым делом необходимо съездить к Т-9 и рассказать ей некоторые детали последних дней. Она со своим сдвигом на разной эзотерике – единственная, кто не сочтёт меня сумасшедшим или хотя бы сможет дослушать до конца историю, которая больше смахивала на горячечный бред. Тем более, что дед велел вручить пирамидку именно ей, а ни кому-нибудь другому. По правде говоря, я ещё не решил окончательно: дарить ей эту вещицу или просто показать? Изделие казалось мне настолько законченным, лаконичным, совершенным, что его место было не на заваленном хламом столе Т-9 и не на моём компьютерном столике ценой в три тысячи рублей на распродаже, а как минимум – в краевом музее геологии.
Я открыл комод и с удивлением обнаружил, что в верхнем ящике нет моей любимой синей адидасовской футболки. Это не показалось бы странным женатику: дочь прибрала, жена унесла в прачечную, мать пустила надоевшую вещь на тряпки. Но я-то знал, что эта футболка уже пять лет лежит в этом ящике и нигде больше лежать не может! Это была именно та футболка, которую нюхал Байкал во время моей первой ночёвки в тайге. Где же заканчивается в этой жизни реальность и начинается нечто иное, что не объяснить законами физики, но которое, чёрт возьми, происходит со мной сплошь и рядом!