Я зажал висок рукой и почувствовал, как сквозь пальцы на пол льётся кровь.
– Ты меня, кажись, того! Убила! – стараясь говорить спокойно сообщил я, целясь голосом в дверь туалета.
– Откуда ты взялся? – заорала Т-9 из-за двери таким голосом, словно не было у неё за плечами кандидатских корочек. – Пропал на год! Искали его с милицией! Мне тут целый допрос учинили! Твоя дочь приезжала! С работы звонили! Откуда я знаю – куда ты снова делся! Все нервы вымотали! Я уже замужем три месяца между прочим! За приличным человеком слава богу! За иностранцем! И вдруг снова ты! Я про тебя и думать почти забыла! Ещё с камнями припёрся! Выкинула я их все на помойку давным-давно! Уходи немедленно! Хватит мне твоих визитов! Всё! Нету меня для тебя! Нету! Мы вообще собираемся уезжать к нему в Вильнюс!
Я смотрел под ноги и бесстрастно наблюдал, как обломки оникса окрашиваются красным и тут же исчезают. Не дослушав её истошный речитатив, я закрыл за собой дверь и вышел на улицу. Светило солнце. Шумел дизелями проспект. Всё плечо и бок у меня оказались залиты кровью, и я пожалел, что надел светлую майку. Идти в таком виде по городу было как-то неприлично. Захотелось посидеть в теньке и съесть мороженого. Влево от дома метрах в ста начинался тупик, заваленный мусором, забитый приспособленными под гаражи контейнерами и ржавыми остовами «Москвичей» и «Дэу». Зажав платком висок, я кое-как добрёл до ближайшего кузова, лёг на траву в его тень и понял, что сюрприз удался на славу, а счастье – не за горой. Кровь не останавливалась, голова кружилась, и левая рука отказалась держать платок сразу, как только моя спина коснулась земли. Я переложил платок в правую и снова прижал насквозь пропитанную красным тряпку к голове. «Аптечка в тайге кроме лейкопластыря не пригодилась. А тут нужна – и нету! Что называется – воды подать… минералки… Странно жил. Странно помер. Значит – всё правильно. Второй круг замкнулся. Третьего не будет. И никого рядом нет».
Ты – шахматы. В тебе лишь чёрно-белость,
Углём по снегу, злостью по добру…
Есть Ад и Рай, а прочее – лишь серость.
Ты вечно жив, а я сейчас умру…
* * *
Когда занавес закрылся, свет погас и затихло в фойе, я медленно поднялся из бутафорского кресла и тихо, чтоб не было эха, молвил:
– Забавная штука – жизнь! Не пойму, повезло мне жить в страстях и страданиях, или это наказан я за прегрешения? А, может, это ещё не страдания? И страдания поджидают меня вон за той огромной дверью? Чудны дела твои, господи! Я у тебя никогда не спрашивал – за что? Лишь – когда? И вот теперь я знаю ответ хотя бы на этот вопрос. Ныне! Именно так, как заслужил! Ты снова прав, бородатый! Принимаю!