Шесть остановок до пивзавода я проехал на автобусе. На улице стоял июль, асфальт медленно плавился, по небу уже неделю ползали опасные тучи, где-то далеко погромыхивало, но вместо дождя стояла стопроцентная влажность. Народ обливался потом, стоял в очередях за квасом и мороженым и ходил в минимальном количестве одежды. Внутри меня тоже собиралась буря и проскальзывали молнии. Ещё из автобуса я увидел, как сидящая на газоне рядом с табличкой «Не ходить! Посажено!» здоровенная деваха с кипой рыжих волос до поясницы кидает мячик, а какая-то пятнистая обезьяна прыгает за ним в высокую траву. Это была она. Я сразу окрестил её как Б-52. От американского бомбардировщика она отличалась лишь тем, что у неё звёздно-полосатый флаг был на животе, а не на хвосте. Белой резинкой забранные ярко-рыжие волосы издалека можно было принять за хвост любимой кобылы маршала Будённого.
Вообще, у меня есть привычка присваивать знакомым женщинам цифры. Первая жена отпечаталась в моей памяти как Б-3, вторая – как Б-9. Потом в цифрах я запутался и стал вводить буквы. Не только Б, то есть – бывшая, а какие на ум приходили. И вместо номеров по порядку тоже стал лепить любые. И пришёл к выводу, что за двадцать подбитых баб надо присваивать звание героя и бесплатно возить на трамвае. Дело это тяжёлое, опасное и, видимо, безнадёжное: орудие у тебя одно, калибр – не ахти какой, времени на перезаряжание с годами требуется всё больше, а враги только прибывают.
Б-52 сидела на одеяле, расстеленном на траве. Рядом лежали сумочка и фотоаппарат.
– Привет! – сообщил я ей. – Я – Гена. Как оно в целом?
Не глядя на меня, она вновь и вновь кидала собаке мячик, а та, как заведённая, раз за разом притаскивала его обратно, выискивая в пыльной траве околозаводского скверика.
– Хорошо! – через три броска ответила она.
Потом глянула на мои сандалии. От них её взгляд недобро проскользил вверх по шортам и майке и остановился на тёмных очках.
– Хорошо – это твоё имя? – без эмоций в голосе спросил я.
– Ты на сайте был? Читал? Очки бы хоть снял для приличия!
Она отвернулась, тяжело вздохнула, покачала рыжей копной и не очень тихо произнесла:
– Кошмар какой-то!
После её «кошмара» шавка внезапно выплюнула мячик, недружелюбно посмотрела на меня своими глазками-бусинками и зарычала. Рыжая удивлённо посмотрела на своё сокровище, потом вновь перевела взгляд на мои сандалии и процедила со сталью в голосе:
– Впервые вижу, чтобы моя Маргоша рычала на кого-нибудь. Видимо, ты плохой человек!
Бури и молнии внутри меня грозили пробиться наружу. От того, чтобы тут же не попрощаться, меня сдерживало два обстоятельства: во-первых, дома делать совершенно нечего. С живыми людьми я долго не общался, а любое общение, даже с палачом на эшафоте – это шаг в развитии. Моё развитие остановилось два месяца назад, когда я среди ночи собрал сумку и ушёл от К-2.