* * *
Наш роман с К-2 продолжался ровно сутки. Женщиной она оказалась совершенно необыкновенной. Она была эсперантистка. Познакомились, назначили встречу как в кино: под часами. Потом сходили на первомайскую демонстрацию, покричали «Мир, труд, секс». Посмеялись, выпили, поговорили. Потом – в парк, потом – в кафе, потом поехали к ней домой и долго смотрели кино. Кино она зарядила какое-то многосерийное, про своих коллег-эсперантистов времён гражданской войны, и когда оно кончилось, то автобусы уже не ходили, а про такси мы, словно сговорившись, даже не вспомнили.
– Ну, раз автобусы уже не ходят – ночую у тебя! – нагло заявил я.
– Ну, раз уж всё так внезапно случилось – ночуй! – горько вздохнула она.
У неё оказалась прилично волосатая вокруг сосков грудь, что меня крайне озадачило, так как раздевал я её в темноте и сначала на ощупь не понял юмора. Внизу живота тоже волос оказалось столько, что можно было сдавать в театр на парик для Мери Попинс. Плюс, а вернее – минус – в её однокомнатной квартирке из мебели насчитывались только небольшой стол, узенькая продавленная койка, комод, крохотная плитка с одной конфоркой и радио. На стене в красном углу – чёрно-белый портрет основателя эсперанто Людвига Заменгофа в рамке под стеклом. Стопка зеленоватых журналов на тарабарском языке: вроде все буквы знакомые, а смысла – никакого! Не было даже телевизора, поэтому фильм пришлось смотреть на моём ноутбуке, который я предусмотрительно прихватил на свиданку. Бедный старый «Acer»! Где он только ни был и свидетелем чего только ни оказывался!
Она сказала, что все заработанные оптовой продажей пуговиц и другой фурнитуры деньги тратит на взносы в клуб эсперанто и поездки за границу к знакомым эсперантистам по обмену опытом. Эсперантисты – это, как она пояснила, государство без границ, так что, предварительно списавшись, приезжают в какую-нибудь Норвегию или Италию и живут не в гостиницах, а в квартирах братьев по языку. Я сразу попросил принять меня в члены, но получил категорический отказ: в эсперантисты вступить нынче оказалось сложнее, чем в ВКПб перед войной. Организация эта – закрытая, и кого попало (Она подчеркнула это: кого попало!) туда не возьмут. Ей постоянно звонили, но она либо не брала трубку, либо односложно отвечала: «Я занята, перезвоните позже!» – и быстро давала отбой. Сколько она получила за один день эсэмэсок – я сбился со счёта.
Интересоваться у подруги – кто и с какой целью ей пишет и звонит? – лично я считаю бессмысленной тратой времени и нервов. Если захочет обмануть – обманет всё едино! В этом я окончательно убедился, когда Н-1, сидя на мне верхом, растрёпанная и уже дважды довольная, на удивление спокойным голосом просила подозрительного мужа не звонить ей каждые десять минут, а то она не успевает конспектировать лекцию по психологии. Все мои подруги в женатом и полуженатом прошлом были забиты в мобильный телефон как разные Толики, Пети, Экспресс-такси и чисто для прикола – Банк Народного Доверия, что до поры до времени помогало водить вторую жену и подружек за носы, но не спасало в итоге от развода или разрыва. Муж, подозревающий жену в измене, не более чем смешон и годится лишь в персонажи средневековой площадной пьесы в стиле «Ночей Декамерона». Жить с человеком можно только в случае стопроцентного доверия. Не бывает доверия на девяносто пять или пятьдесят процентов. Оно или есть – и тогда это семья, или его нет, и тогда это пародия на семью, и путь такой паре – снова в ЗАГС, но уже не в пятницу, а во вторник.