После апрельских холодов первый майский день оказался по-летнему тёплым. Народ ходил с шариками и плакатами, пил разнообразные напитки и отдыхал на всю катушку. Т-9 взирала на весь этот Содом с нескрываемым неодобрением, тратиться на шашлык, пиво и шарики категорически отказалась и постоянно спрашивала – зачем нужны такие бессмысленные траты, чему все радуются и когда же мы, наконец, поедем домой? Правда, я сумел-таки сделать пару её портретов на фоне праздника. Её контраст на фоне нарядной беззаботной толпы убивал! Она долго не хотела позировать, отнекивалась, говорила, что всё это – глупости, но, видя, что у меня настроение от такого гуляния упало до нуля, вздохнула и согласилась замереть на две минуты. Потом попросила показать, что получилось. Она долго молча смотрела на себя в маленький экран фотоаппарата. Потом отвернулась и вздохнула:
– Так вот я оказывается какая!
Это была кратковременная эмоция улитки, на секунду высунувшейся из своей раковины. Проскользнуло что-то в голосе и глазах такое, что, видимо, было когда-то давно нормой. Что-то от той живой, счастливой, живущей с любимым человеком Т-9, которая исчезла вместе с тем человеком. Остальным мужчинам достался лишь кокон без бабочки. Её души хватило лишь на одного. Но на другой день она внезапно сходила к парикмахеру и купила новый плащ, платье и туфли. Когда я увидел её с новой причёской, с подведёнными глазками и в обновке, то сначала не поверил глазам, а потом сказал:
– Ну, сейчас снег пойдёт!
– Выгляни в окно! – скрипуче засмеялась она.
Я отдёрнул штору. За окном огромными хлопьями валил последний в этом году снег.
Преступник волен унести
С собою тайну преступлений!
Но как смогу я низвести
Значенье сладостных мгновений,
Что прожила в близи твоей,
Ни разу не взглянув, ни разу
Ни в сторону твоих дверей,
Ни в сторону твоих рассказов?
Нет, никогда, душа моя, тебе я первой не признаюсь,
И, оставаясь вновь одна, я снова каюсь, каюсь, каюсь…
Несколько раз она приезжала ко мне домой и даже повесила в шкаф свой халат. Но после этого, словно нарочно, у меня так ни разу и не появилась: ездить ко мне ей оказалось лень, дорого и гораздо дальше, чем мне – к ней. В итоге тот халат провисел у меня в шкафу года два. Временами, дабы он не подрался с другими халатами, я перекладывал его в нижний ящик комода, а при переезде к Б-9 и вовсе выкинул. При очередной встрече она вместо «Здравствуй!» первым делом спросила про халат и, узнав, что его больше нет, грустно вздохнула:
– Жаль! Хоть старенький был, но я его любила. Ладно, переживём. У меня есть ещё один. Только он совсем уже старенький.