– Ну-ну, если на авось, тогда конечно. Дойти-то дойдёте. Только вот докудова?
– Я туда ходил уже раз, так что дорога знакомая. А мороз – что? На ходьбе не холодно. По насту добежим! Не первый раз в тайге. Я же геолог! – не без гордости заметил Вася.
Дед докурил, кинул папиросу в поддувало и, выходя, покачал головой:
– Зря вы туды идёте. В январе-то какой ещё наст? С тайгой шутить опасно. А хлопчик точно не дойдёт. Как передумаете, так заходите ко мне в избу! Вона, с зелёными ставнями, из окна видать. Переночуете, а там видно будет.
Дед ушёл. Вася собирал старенькую одностволку шестнадцатого калибра, а на Валю вдруг напала тоска: а если старик прав? Термометра не было, но мороз давил такой, что при свете станционных фонарей было отчётливо видно, как с ясного звёздного неба падал снег: из воздуха вымерзала последняя влага. Грохот абаканского поезда был слышен за десятки километров. Рюкзак он еле дотащил от вагона до станции.
– Вася, ты точно знаешь, что мы дойдём?
Вася посмотрел на друга, как на ущербного:
– Я ж тебе на чистом суахили сказал, что мы туда уже ходили. Правда, – он почесал «плесень», – это было в марте. Теплее было. Наст держал, как асфальт. И лыжня была
чья-то. Шли мы вшестером. Да и рюкзаки были полегче. Фигня! По дороге ещё одна изба есть, динамитка старая. В ней можно будет перекурить, если запаримся. Ну, вперёд, рахиты!
Они опустили уши кроличьих ушанок, поверх фуфаек надели брезентовые геологические куртки-ветровки, влезли в бурлацкие лямки и вышли в ночь, подсвечивая себе фонарями. Валя прикинул, что если на беговых лыжах сорок километров он проходит меньше чем за три часа, то на широких, да с грузом, потребуется часов семь-восемь. Значит, к полудню должны быть на месте. Терпимо.
Километр шагали по дороге. Потом Вася скинул рюкзачину и посветил в сторону: от дороги черным тоннелем уходила в тайгу просека метров восемь шириной.
– Нам туда. Встаём на лыжи!
Они присобачили к ногам кожаными ремешками лыжи, помогли друг другу одеть рюкзаки, Вася повесил на шею ружьё.
– Ну, с богом!
Друзья сделали шаг с дороги и провалились в снег по колено.
– Хреново. Наста-то нет. Может, дальше будет?
И Вася с унылым выражением спины погрёб по целине, как ледокол, изредка светя фонарём, с трудом выдирая ноги из снега и качаясь под тяжестью ноши.
Положение его друга было не на много лучше: ноги елозили в неудобных креплениях, рюкзак вдавливал в снег, резал плечи, шапка наезжала на глаза, и сильно мёрзло лицо. Просека шла полого в гору, петляя меж холмов. Вокруг стоял чёрный непролазный лес. Усыпанные снегом деревья не шевелились и на миллиметр, скованные морозом. Спрятавшаяся за горою луна освещала четверть неба мёртвенным светом, от которого, а также от тысяч равнодушных, замерших в давящей тишине звёзд становилось холодно в животе, по телу пробегал озноб. Быть может, этот пейзаж красив, если его разглядывать по телевизору. Вася шёл медленно, изредка поглядывая на светящийся циферблат командирских часов. Через двадцать пять минут пропустил Валю вперёд, процедив сквозь лёд на усах: