Шёл я как-то раз… (Карпов) - страница 80

На горизонте маячила кардиограмма заснеженных хребтов. И тут мы увидели северного оленя! Он стоял на другом берегу озерца размером с футбольное поле и смотрел на нас. Лёша задыхаясь на быстром ходу, крикнул:

– Дикий олень! Паша, стреляй!

Типичная первая реакция городского жителя, попавшего в глухомань и увидевшего мясо в живом виде. Юра глянул в сторону оленя и, не останавливаясь, крикнул нам с коня:

– Отбился видать! Восемь лет ему! Варить долго!

Мы смотрели на рогатого во все глаза, как и он на нас. Паша увидел, что мы скорость сбавили, глянул на оленя без малейшего интереса, и говорит:

– Некогда возиться сейчас с мясом. Идти надо!

А Юра посмотрел на нас, остолбенелых, засмеялся, достал из кармана коробок спичек и потряс им над головой. И дикий олень из дикого леса, услышав этот звук, рванул к Юре как к родному, подбежал метров на двадцать, и только хвостом не завилял. Лошади из-под вьюков фыркнули и покивали головами, приветствуя собрата и завидуя его свободе. Юра потом объяснил, что северный олень – обычный житель этих мест. Карагасы, видимо, когда-то давно на нём пришли с севера, из тундры. Тувинцы постоянно на них ездят. Все олени тут домашние, но многие отбиваются от стада, дичают и ходят сами по себе на радость браконьерам или медведям. Но подманить такого одичалого оленя проще простого: олень любит соль, которую оленеводы носят с собой в спичечных коробках. Потряси коробком – и олень бежит к тебе как загипнотизированный. Для этого парнокопытного соли мы не приготовили. Он так и остался разочарованно стоять на перевале между Ченезеком и Хаактыг-Хемом, провожая нас взглядом огромных выразительных глаз, а мы пошли дальше, на север.

Минут через десять нас накрыла ночь. Мы часто оборачивались и смотрели, как долина Ченезека, которую мы только что покинули, пропадает в черноте. Шли ещё быстрее, но понимали: скорости несравнимы. Природа напала как раз в тот момент, когда мы вышли на верхнюю точку перевала. Всё потемнело, нам на головы упала туча и пошёл сначала дождь, а потом снег. Впервые в жизни я попал под снег в середине августа! На мне была настоящая морская тельняшка – подарок тётки из Владивостока, – противоэнцефалитный костюм и традиционная кожаная шляпа. Остальные тоже шли налегке. Резко похолодало, изо рта пошёл пар. Не сказать, чтобы мы сильно замёрзли, но потеть перестали сразу. Снег шёл то жёсткой крупой, то новогодними хлопьями. Как Паша в тумане определял направление – мне в ту пору было совершенно непонятно. Я шёл на автомате, глядя только Дырке в дырку и себе под ноги, и старался держать темп. Шли мы то ли по тропке меж камней, озёр и кочек, то ли тропой только казались места без ягеля и карликовой берёзы. Проходимость была вполне сносная, но дальше третьего коня я уже ничего не мог различить в снегу и тумане. Снег сменился дождём, потом немного разъяснило, но снова заволокло, полилось и посыпалось. Мы вымокли и проголодались. Когда тропа пошла под уклон – ударил гром. Потом ещё, уже ближе и громче. Это было совершенно неожиданно, так что пукнули не только кони. Караван остановился, из тумана появился Паша и скомандовал: