— Поэтому и смог проникнуть в его комнату без лишний подозрений, — резонно заметил я.
Это остудило пыл Бартынова. Он глубоко задумался.
— Ведь Никита был в своей комнате, когда произошло… непоправимое? — осторожно спросил я. — И следов борьбы наверняка нет?
Бартынов посмотрел на своего охранника и тот едва заметно кивнул.
Хозяин дома трясущимися руками достал из кармана пачку сигарет, закурил. Из ноздрей вырвались клубы сизого дыма, заполнили собой почти все пространство комнаты. Запахло терпким дорогим сортом табака.
— Не верю, — наконец могильным голосом произнес Бартынов, делая глубокую затяжку и гася недокуренную сигарету в мраморной пепельнице. — Вы сейчас передо мной что угодно будете петь, лишь бы не подохнуть. Я вам не верю.
— Дайте нам доказать это! — тут же выдохнул я, чем весьма сильно удивил Вяземского.
— Доказать? — задумался Бартынов.
— Да. Я докажу, что это сделал не я. И найду убийцу потому что Никита был мне другом и это дело принципа.
Хозяин комнаты долго и с любопытством меня разглядывал, словно увидел впервые.
И внезапно согласился:
— Хорошо. Докажи это. У тебя есть ровно три дня. Потом… — он кивнул на оружие. — Ты знаешь, что будет потом. И не пытайся меня обмануть или сбежать. От меня невозможно сбежать. Я полагаю ты не настолько глуп, чтобы пытаться это сделать?
Я покачал головой.
— Три дня, — заключил хозяин комнаты.
Я не поверил сказанному и продолжал стоять, глупо смотря на него.
— Что-то еще? — спросил Бартынов, намекая на то, что разговор окончен.
— Пошли-пошли-пошли! — зашипел в самое ухо Вяземский, хватая меня за локоть.
— Да, кое-что еще, — произнес я.
Вяземский обреченно замычал.
— Что же? — спросил Бартынов.
— Можно ли мне получить подробную информацию по смерти Никиты?
— Парень, ты действительно этого хочешь? — усмехнулся хозяин дома.
Я кивнул.
— Это поможет выйти на след.
— Хорошо, мой помощник отправит тебе документы. Помни о конфиденциальности, если что-то утечет в прессу или на всеобщее обозрение — договор отменяется. Я тебя лично топором нарублю в мелкий фарш!
— Я понял, — выдохнул я, понимая, что слова про фарш — это не в переносном смысле. Действительно нарубит, на самом деле.
— У тебя ровно три дня.
— Хорошо.
Мы попятились назад, не смея повернутся к Бартынову спинами. Казалось, едва так сделаем, как в нас начнут стрелять.
Так и вышли из комнаты.
* * *
В прошлой своей жизни, когда я был инвалидом, я умел радоваться простым вещам: добрался до кухни — отлично, смог перебраться с коляски на кровать — здорово, вышел на улицу — великолепно.
Но сегодня я радовался просто тому, что могу подставить свое лицо солнцу. Ощутить дуновение ветерка. Почувствовать, как он треплет волосы. Насладиться пением птиц. Даже в прошлой жизни это не могло меня осчастливить. А тут — как доза концентрированного серотонина в голову.