Касьян встал, накинул на себя полушубок и, чувствуя боль во всем теле, шаркая ногами, вышел за дверь.
С крыльца Семенова дома хорошо видно все село. Дома, школу, клуб, почту с высокой антенной на крыше. В школе, видно, кончились занятия, ребятишки высыпали на улицу, и Касьян удивился: ребятишек-то сколь, не то что в Чанинге. Откуда-то из-за избы вывернулись собаки — Касьяновы и Гришкины. Они радостно помахивали хвостами, скалили белозубые пасти. Касьян вдруг вспомнил о Сивом и пошел к сеннику. Сивый уже отдохнул хорошо, высоко держал голову. Касьян похлопал конька по крупу и, окруженный собаками, пошел к бане.
— Да мойся ты скорей, — крикнул с крыльца нетерпеливый Семен.
В теплом предбаннике Касьян увидел стопку чистого белья, чистые штаны, рубаху. Все Семеново. А могло быть свое, окажись он в Чанинге. Всегда после промысла Касьян шел домой, а в этот раз не получилось.
Для Касьяна в этом что-то неправильное есть: с промысла в другую деревню идти. А не идти нельзя было — помереть Гришка мог.
Касьян сел на широкую лавку, сгреб в горсть жесткую бороду, прикрыл глаза. Он сидел и думал, и никто не мешал ему думать. Из приоткрытой двери парной наносило сухим жаром, запахом березовых веников, горьковатым дымом прогорающих дров. Он сидел долго, и могло показаться, что Касьян заснул.
Потом он, словно что-то решив для себя, шумно вздохнул и стал раздеваться. Торопливо, чувствуя во всем теле зуд, сбросил подштанники и, радостно покряхтывая, почерпнул ковш холодной воды, плеснул на раскаленные камни. Камни ухнули горячим паром, воздух стал плотным и вязким, стало трудно дышать, но Касьян почерпнул еще ковш воды и снова плеснул на каменку.
Через час с блаженной улыбкой, блуждающей на лице, Касьян вывалился из бани. Голова закружилась на свежем воздухе. Мир для Касьяна стал добрым, радостным, зыбким.
— Благодать-то какая.
Семен сидел уже за столом, крепко упершись локтями в дощатую столешницу.
— С легким паром тебя! Не угорел?
— Будто на десять лет моложе стал. Пуд грязи…
Семен говорит громко. Привычка. Вот уже лет десять, как он работает мотористом — дает деревне свет. Работа спокойная, но в шуме. Вот и привык кричать. Когда-то Семен ходил в штатных охотниках, но соблазнился твердым заработком моториста. «А потом, всегда сытый, в тепле, чистый», — это Семен так говорит. Хотя осенью, когда охотники на промысел уходят, Семен становится скучным, мрачнеет.
— Выпьем? Царь Петр Первый говорил, что после бани хоть укради, да выпей.
— Для тебя этот царь ой как подошел бы, — не удержалась Соня.