Эрих Бом переоценил свои навыки. Ему все-таки казалось, что контроль за движениями русского остаётся за ним, и, если что, он успеет… Но, когда Константин вскинул пистолет и выстрелил в окно, немец не успел даже пальцем пошевелить. От хлопка, почти слившегося с коротким звяканьем стекла, он сощурил веки, а когда они раскрылись, стрелять в ответ стало бессмысленно — Эрик стоял возле него белый, глухой, но живой. А Новиков выходил мимо Бома, из номера. Как бы оставив ответный выстрел за ним. Привычно, резко и вкусно дохнуло порохом.
Испанец, научивший Эриха Бома мастерской игре в шахматы, предлагал ему и другую игру — смотреть на жизненную переменчивость по-шахматному. Фигуры ходят по белым и по черным клеткам, а офицер, которому дано бегать наискосок только белому или черному, задачу не выполнит, мата не поставит. К белому нужен черный.
«Диалектика — не всесильна, она упускает игровую основу жизни. Потому что, если бы я в этом ошибся, нас бы с тобой уже не было, камарад Эрик», — мудрствовал тот.
Бом такую метафизику запомнил, но близко к сердцу не принял, а с приобретением политического опыта разжился собственной методой. Он назвал ее исторически-пищевой цепочкой. Мало волков — много-много зайцев. Много зайцев — волкам больше еды и меньше капусты. Значит, больше волков. Больше волков — меньше зайцев — лучше для капусты. Зайцев меньше — худо для волков. Циклы цепочек составляют последовательности, которые могут сходиться к устойчивым колебаниям популяций, а могут идти в разнос или к нулю. Это зависит от параметров взаимодействий. Сколько зайцев требуется волку? А сколько капусты — зайцу? Коммунисты съедают буржуа, буржуа кормят фашистов, пища фашистов — коммунисты. Учебная пищевая цепочка. Сколько требуется буржуа, чтобы выкормить одного Курта Руммениге, а затем его прокормить и прикормить?
Мойша, любивший разговоры с Бомом об исторически-пищевых цепочках, когда-то внес ценное уточнение, что мир или надолго сойдется в колебательном балансе добра и зла, или же он разлетится в тартарары после сотни веков итераций — исход может зависеть от мелочи, от выбора одного человека. Поэтому в принципе излишней выглядит и гипотеза о своевольном боге, и исторический детерминизм. С последним Бому было трудно согласиться, и сложно не согласиться одновременно.
С годами Бом пришел к тому, что высчитывать колебания популяций фашистов, антифашистов и буржуа в разных формах и моделях — не вполне его дело. Потому что он сам — не часть вселенского ЭВМ, а волк, от природы и благоприобретенно наделенный ясными параметрами. Он — элемент системы примитивной борьбы идей со златом. Как бы ни сложен был окружающий мир, эта примитивная модель составила на века его скелет, остов, каркас… И Эрих Бом возводил бы мосты, по примеру деда, и мосты выходили бы величественными и точными, но — спасибо сволочи в военном ведомстве по призыву, и спасибо Курту Руммениге — Бом стал деятелем, борцом, агентом. Его атому, одному из многих атомов, история прошедшего века обязана тем, что по меньшей мере в одной из стран Латинской Америки фашизм, уже заступив за порог, да туда не прошел. Дали ему антифашисты по носу в прихожей.