— Да, да, Павел Игоревич! Я понял, все понял, — бубнил Тишковский.
— Ну, раз понял, то теперь мозгуй, как вырвать у гэбэшников вагон! — потребовал Харламов.
— Пробовал, пробовал, Павел Игоревич! Вместе с Крошковым ездили на станцию, в дивизию. Ничего не получилось, они не отдают.
— Хватит скулить, дед! У меня уши уже пухнут, соображай, как концы прятать! — рявкнул Крест.
Взятый в тиски, Тишковский лихорадочно искал выход из положения. От напряжения ему стало дурно. Харламов и Крест вытащили его из машины. Холод привел его в чувство, и он, наконец, смог сосредоточиться. Но всякий раз, когда казалось вот-вот будет найден выход, мысль ускользала от него.
— Ну давай, давай, мозгуй, Александрыч! — наседал Харламов.
— Кажется, есть вариант, но я не уверен, что получится, — выдавил из себя Тишковский.
— И какой?
— Если поставить вопрос о простое вагона.
— И что это дает?
— За простой надо платить большой штраф, поэтому…
— Да на хрен нам твой штраф! Дело базарь! — терял терпение Крест.
— Помолчи! — цыкнул на него Харламов и поторопил: — Давай, давай дальше, Александрыч!
— Военные за простой, тем более, гражданского вагона платить не будут, — рассуждал Тишковский. — Значит, его отправят к нам, а тут возникают варианты — по ошибке отправить на переплавку.
— Молоток, Александрыч! — похвалил Харламов и, похлопав по плечу, одобрил: — Вот таким макаром и действуй!
— Я готов, Павел Игоревич, но есть одна проблема и мне ее не решить.
— Какая?
— Охрана вагона. Она мне не подчиняется.
— Не бери в голову, решим этот вопрос.
— Ну, тогда я пошел, — Тишковский открыл дверцу мерседеса.
— Притормози, Александрыч, — ухватил его за пальто Харламов и потребовал: — Пиши, кто знал про вагон!
— А-а зачем?
— Чо непонятного? Стукача гэбэшного искать будем! Ну, давай, телись! — рявкнул Крест и включил свет в салоне.
— Сейчас, сейчас, — мямлил Тишковский, трясущейся рукой достал из папки лист бумаги, из кармана пиджака авторучку и принялся писать.
Буквы наползали одна на другую и сливались в рваную линию. Составив список, Тишковский вручил его Харламову. Тот не стал читать и передал тому, кто сидел на переднем сидении. Воротник дубленки у него смялся, и за ним проглянули крупный с горбинкой нос, под которым темнела щетка усов. Тишковскому показалось, что он где-то видел это лицо, напряг память и вспомнил, то был милицейский чин. «Усатый» прошелся взглядом по списку и ткнул пальцем в одну из фамилий. Харламов кивнул головой и подтолкнул Тишковского на выход. Тот мешком вывалился из машины и поплелся к подъезду дома. Проводив его презрительным взглядом, Харламов обратился к «Усатому».