Я бродила по улицам и аллеям. Сочиняла стихи. В том возрасте многие считают себя поэтами.
У старого здания Дворца книги, под осыпающимся кленом стояла парочка и целовалась.
Я так им позавидовала. И загадала, что у меня будет так же. И это сбылось. И осень, и не одна, и под осыпающимся кленом. И еще почти сорок пять лет безумного счастья.
Сегодня мы с внуком шли по Верхней Террасе на тренировку. Золотые тополиные листья шуршали под ногами. И я вдруг вспомнила и этот запах. И эти листья, и их шорох. И как мы с Геной целуемся на Венце у стены Дворца книги. И не заплакала. Улыбнулась…
* * *
Шел 1992 год. 15 августа я бежала через пустырь к своему новому месту работы. В школу. Торопилась. Сказывалась многолетняя привычка работы в пропускной системе. Вбежала в вестибюль, поднялась в кабинет и… растерялась. Делай, что хочешь. Нет, задание мне, конечно, было дано, и план работ сверстан. Правда, я не имела ни малейшего представления о том, как я его выполню. Но это никого не волновало. Меня считали специалистом. Спросить и проконсультироваться не у кого. Дерзай, Любовь Тимофеевна! Пробыв в школе до положенного времени, я пошла к директору, доложить о том, что мой рабочий день закончился и можно ли уже идти домой. Она засмеялась. «Иди», – говорит.
На школьном дворе светило солнце, бегали ребятишки. Был всего лишь полдень. Когда я вернулась домой, семья очень удивилась, почему так рано. И тут я поняла, что это СВОБОДА! Какое великое счастье ощутить это состояние! Ни один педагог не поймет, о чем это я, и ни один инженер не поймет, зачем это я. То есть я все эти годы не ощущала того, что была ущемлена в этом смысле. До сознания не доходило, так организм прижал меня по-другому. Жесткий режим работы на номерном предприятии пагубно сказался на моей нежной к восприятию действительности душе. Вот и полезли болячки.
Я об этом вспомнила, когда месяц назад взяла подкидышей – котенка и щенка «дворянской» породы. Обе девочки. Изба сразу превратилась в хлев. Но меня это особо-то не расстроило. Только через несколько дней я поняла, что, оказывается, страшно боялась спать одна в доме, хотя и не осознавала этого. Но нежелание звать кого-то в компаньоны пересиливало. Я и сейчас при всей своей коммуникабельности на стороне не особо-то хочу кого-либо видеть у себя дома. Говорят, что это со временем пройдет. А я-то все время удивлялась, когда меня спрашивали, не боюсь ли я? И считали это странным.
У Жюля Верна есть повесть про людей, всю жизнь проведших в заброшенной шахте. Когда через много лет пришли спасатели, молоденькая девушка, родившаяся там, наотрез отказывалась подниматься наверх, уверяя, что ничего хорошего в солнечном свете не видит. Очевидно, и я так же зажалась в своем горе и жила, как могла. Но организм полез со своими прострелами, давлением и остеохондрозами. Вот я и взяла собачку Тучку и котенка Барбариску.