Он в два прыжка подскочил к постели, схватил зеркало и прижал к груди. Точно боялся, что Ирина осквернит его.
— Зачем ты здесь! — прошипел он. — Уходи.
— Андрюша, не надо так, — вступилась было больная, но он не слушал.
— Кто тебя звал?
Нельзя сказать, чтобы Ирина очень огорчилась. Андрей в ярости — значит, в нем клокочут сильные эмоции. А вызывать сильные эмоции в людях было для нее величайшим в мире наслаждением. Этот всплеск — куда лучше, чем Наташино всепрощающее безразличие.
— Что ж, — пожала она плечами. — Я ухожу. Поправляйся, Натали!
И вышла, покачивая бедрами в импортных брюках-бананах.
Андрей же с отвращением смотрел на размалеванное лицо жены. Брезгливо провел мизинцем по ее губам — на пальце остался слой жирной помады.
— Разве плохо? — удивилась Наташа.
— Смыть! — закричал он. — Смыть немедленно!
Она испуганно соскочила на пол и, едва не упав, кинулась к крану. Она никак не ожидала такой бурной реакции.
Густо-густо намылившись, Наташа так и не поняла: мыло ли попало в глаза, или это ее собственные слезы такие едкие, так щиплют. Зажмурясь, она плескала и плескала себе в лицо воду. Пригоршнями, обильно. Еще и еще. Бесконечно.
Пока не почувствовала, что ее обняли сзади.
Андрей резко развернул ее к себе и принялся целовать без разбору мокрые щеки, губы, нос, брови.
— Вот такую я люблю, — выкрикивал он. — Вот такую. Чистую. Всегда будь только такой, поняла?
Он прижимал ее к себе. Страстно, по-мужски.
Это было впервые за долгое-долгое время. С незапамятных времен. С той, прошлой жизни, которая кончилась.
И впервые в этой, новой жизни, которая только начиналась.
— Мне не нужна маска. Мне нужна моя Татка. Вот такая. Какая есть. Чистая, чистая!
Он не сдерживал себя. Он больше не видел в Наташе больную, которую надо жалеть. Сейчас он видел в ней только женщину. Любимую, желанную женщину.
Наташа задохнулась от боли, которую он ей причинил, от счастья, от просыпавшегося в ней ответного желания.
Да, она уже не больная.
Не пациентка клиники.
Она женщина. Любимая и любящая женщина.
И впереди — обновленная жизнь.
Чистая.
— Денисова! Денисова! Наташка! Я здесь!
Маша бежала по перрону, размахивая букетом цветов и сбивая на бегу других встречающих. Как ей при этом самой удавалось не грохнуться — загадка.
Наташа улыбнулась — Машка Кулешова в своей ипостаси.
Поезд приехал в Верхневолжск под вечер. Но летом так поздно начинает темнеть.
Наташа уже за полчаса до прибытия прилипла к окну и смотрела на пробегающие полустанки, дома, перелески. Вот мелькнула полоса реки — Волга здесь была еще не широкой и могучей, а вполне заурядной рекой. Ведь тут она только начиналась.