Это за ней гонится стая волков. Они жутко завывают, время от времени злобно рычат друг на друга и по-собачьи перелаиваются. Ругаются из-за того, кому достанется добыча.
Ну уж нет. Она их добычей не станет.
Она еще ускоряет бег.
Сил уже нет.
Во рту горьковатый привкус.
Сердце останавливается.
Но все равно, с остановившимся сердцем, она продолжает бежать. Она уйдет, уйдет от них, не дастся в зубы злобным голодным чудовищам.
Вот она переступает какую-то невидимую черту. Странное мимолетное ощущение на груди: точно обрываешь финишную ленточку.
И моментально — свет и воздух.
Вой удаляется, остается далеко позади, становится все тише. И наконец смолкает совсем.
Она победила. Она спаслась.
И сердце снова бьется — правда, пока еще сбивчиво, неритмично.
Господи, да ведь это был просто-напросто страшный сон. Как хорошо. Сейчас она откроет глаза и окажется в своей дворницкой квартире, в своем «дворце», рядом с Андреем.
— Андрюша, — бормочет она в полудреме.
Но муж не отвечает: видно, он уже встал и ушел подметать двор. Милый, милый Андрей. Жалея беременную жену, он взял на себя все ее обязанности.
Все еще не открывая глаз, Наташа привычно проводит рукой по животу. Теперь она всегда начинает день именно с этого: так приятно ощутить внутри себя биение будущей жизни.
Но что это?
Живота нет. Вместо ожидаемого холмика с туго натянутой кожей она ощущает ладонью под ребрами лишь провал. Какой-то вялый, мягкий провал.
А ведь она на седьмом месяце беременности, ей скоро рожать!
Неужели страшный сон продолжается?
— Андрей, Андрей! — в испуге зовет она.
И — открывает глаза.
Первое, что она видит, — это потолок. Чужой, незнакомый. Идеально белый, стерильный, ровный. Вместо их родного, облупленного, с невыводимыми ржавыми подтеками.
Эта подмена ошеломляет и пугает не меньше, чем обнаруженные изменения в собственном теле.
Наташа поворачивает голову.
Слева — блестящая, крашенная светло-салатовой масляной краской стена. На ней — рядок кнопочек с надписями под каждой: «ночник», «радио», «вызов сестры».
Какой сестры? Чьей сестры?
Справа — окно с блеклыми, недомашними занавесками. Сквозь занавески капля за каплей процеживается солнечный свет.
Между окном и Наташиной кроватью стоит какая-то черная палка. Сверху на ней закреплена бутыль с прозрачной жидкостью. От горлышка бутылки вниз тянется тонкий резиновый шланг. Наташин взгляд скользит по нему: гибкая трубка заканчивается иглой, воткнутой в вену чьей-то руки.
Это ее собственная, Наташина, правая рука, и она накрепко примотана к боковой планке кровати пластырем.
Наташе вспоминается один, самый жуткий, момент ее страшного сна: один из волков все-таки нагоняет ее и впивается острым клыком в руку — как раз туда, где проходит вена. Но она резким движением локтя стряхивает хищника.