Я жива. Я живу.
Я выжила.
Наталья Дмитриевна Денисова, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения. Так значится в моей истории болезни.
Замужняя.
Бездетная.
Моего ребенка спасти не смогли.
Я его даже не видела.
Но я навсегда запомню то упоительное ощущение, которое он дарил мне: маленький, существующий внутри меня человек колотит ножками. Он так и не стал частью большого мира живых людей — тот, кого я с таким трепетом ждала. Большой мир оказался к нему негостеприимным.
Но я выжила.
Я постараюсь жить дальше.
Я живу.
Сегодня Наташа впервые вышла на воздух.
Скоро должен прийти Андрей, и она решила сделать мужу сюрприз: встретить его не в палате, а прямо здесь, на крыльце клиники.
На ногах она держалась еще не совсем твердо, да и голова у нее закружилась от свежего воздуха, от непривычных уличных запахов. Наташа присела на лавочку, находившуюся прямо здесь, у входа.
Стояло сухое, жаркое лето. Листья на деревьях начали желтеть прежде времени. Небо сиренево-синее, без единого облачка.
Наташа слегка подобрала полы выцветшего больничного халата и протянула ноги в шлепанцах навстречу жгучему солнцу. Прежде — в той, другой жизни — она уже к июлю была загоревшей дочерна, с выцветшими волосами и бровями. А сейчас кожа ее была молочно-белой, прозрачной. Сквозь нее, словно через папиросную бумагу, просвечивали голубоватые прожилки.
Жалкое зрелище.
Лучше об этом не думать.
Лучше не думать ни о чем.
Просто греться на солнце и слушать почти позабытые звуки московских улиц.
Рядом с клиникой пролегал новый, совсем недавно выстроенный Олимпийский проспект. Несмотря на громкое название, на проспект он походил мало: просто улочка, не очень широкая, по одной стороне которой, правда, теснятся бело-голубые многоэтажные и многоподъездные дома. И движение здесь совсем не такое оживленное, как, скажем, на Ленинградском проспекте или на проспекте Мира.
Это хорошо. Тихо. И можно слышать, как чуть вдалеке, по улице Щепкина, проезжают, погромыхивая, трамваи. На одном из них должен приехать Андрей.
Клиника носила веселое название МОНИКИ — у Наташи оно всегда ассоциировалось с добродушным ликом пани Моники из любимой телепередачи — «Кабачка 13 стульев». Теперь-то она знала, что оно расшифровывается всего-навсего как Московский областной научно-исследовательский клинический институт имени какого-то неизвестного ей Владимирского.
Наташа помнила момент своего возвращения к жизни.
…Она бежит, задыхаясь, по ночной степи. В небе ни звезд, ни луны. Но если оглянуться, то сзади, за спиной, все ближе мерцают зловещие красные огоньки.
