— А вот про яйца?
— А почти то же самое. Это уже в Котбусе, в Германии. Тут, правда, наоборот, мы немцев зажали в дворике. Они в подвале сидят, отстреливаются. Уже воевать не хотелось. Выжить хотелось. Вот мы и просидели в этом дворике тоже что-то около недели. А там склад яиц был — больше ничего.
— Понятно, — сказала Наташа.
— Скучная история. Вообще на войне скучно. И страшно, конечно.
Багин о чем-то задумался, закурил. Он даже сигарету с фильтром держал сейчас в горсти, как, наверное, держал когда-то на войне самокрутку.
— Ты обязательно в музей сходи.
— Это где?
— А прямо возле вашей школы.
— Вы письмо прочитали?
— От Кулешовой? Прочитал.
— И что?
— Ну, поможем им. Хотя у нас и других садиков полно. Там еще хуже.
Стало зябко, и Наташа вернулась в дом, а Багин еще долго сидел в беседке, покуривал, думал о чем-то…
Только через много лет Наташа поймет, о чем думал тогда Багин. Догадается. И с опозданием раздосадуется, что была так близка от истины, но не полюбопытствовала, не разузнала…
— Все, пойдем пешком, — сказала Наташа Машке, которая снова собралась ехать на автобусе. — Что вы тут все на транспорте? Пешком быстрее, да и приятнее. Мне и в Москве этот транспорт осточертел. Такая чудная погода!
— Наташка, ты не понимаешь, на автобусе куда приятнее…
— Все, пошли, уже двадцать минут ждем.
Они стояли на остановке у дома Машки и пререкались. У Наташи сегодня было много дел. Она собиралась взять билет в Москву, зайти в школу, в музей и снова побывать на кладбище. А автобуса не было уже так долго.
— Ой, я забыла! — воскликнула Машка. — Я ж хотела бутылки сдать. Наташ, давай вернемся, я только сумку прихвачу.
— Я подожду тебя, — вздохнула Наташа.
Машка бросилась к дому и через пять минут вернулась с сумкой гремящих бутылок.
— Как раз Симонова увидишь. Ты ж хотела.
Наташа не помнила, чтобы выражала огромное желание увидеть их одноклассника силача Симонова, но у Машки были свои воспоминания. Наташа не стала спорить.
Вокруг деревянной будочки были навалены ящики, на которых сидело человек десять желающих расстаться со стеклотарой.
— За мной будете, — сказала старушка с двумя авоськами, груженными бутылками из-под водки.
— Хорошо, — сказала Наташа. Но Машка даже не посмотрела на старушку, она подошла к будке сзади и властно постучала в дверь.
— С ума сойти, какие люди! — Симонов был в майке, обтягивающей его плотное тело, и брезентовом фартуке. Он так широко раскрыл объятья, что мог бы заключить в них не только Наташу и Машку — всю очередь.
— Здравствуй, Симыч, — улыбалась Наташа.
— Привет, Денисова! Философствуешь?