- Только не заори случайно, - попросил Растопчина Санек, швыряя бритву на журнальный столик. - Сейчас полвосьмого утра. Когда б не тучи, уже бы светало. Люди кругом.
- Сколько я там провалялся? - разминая челюсти, выдавил из себя Растопчин.
- Где-то с пяти, - сказал Санек. - Может, и цел еще твой инструмент. Вернешься в Москву, на бабе проверишь.
Ноги Растопчина свела судорога. На четвереньках он добрался до кровати, натянул на себя оба одеяла. Санек достал из сумки флягу с коньяком:
- Пятнадцать минут на оклем, и помчали.
Андрей выпил много, полфляги, наверное. Потом плеснул коньяк на ладонь, растер ступни, руки, шею. Ему не мешали. Андрей отпил еще глоток. Коньяк был отменный. Из знаменитых крымских подвалов или, вообще, настоящий французский. Андрей завинтил колпачок, на фляге, но возвращать ее не спешил. Григорий курил. За окном светало. Андрей, морщась, вертел головой и разминал онемевшие пальцы.
- Мышцы болят. Суставы болят, - прошептал он, стараясь унять дрожь на губах. - Куда помчали?
- К нотариусу, - вздохнул Санек. - Мы тебе кое-что вручим при нем, и он заверит, что должок тебе отдан. Теперь вздохнул Растопчин.
- Или ты еще не проснулся? - оскалился Григорий. - И желаешь еще поваляться, - он кивнул в сторону балкона. - Добрать, так сказать, минуток пятьсот-шестьсот?
- Что вы, ребята, - ответил Растопчин, - я проснулся.
- А не запихнуть его в горячую ванну? - спросил Григорий товарища. - Вдруг быстрее отойдет. А то вон, и коньяк лакал, а зуб на зуб не попадает.
- Нет-нет, - испугался Растопчин. - Сейчас мне в горячую воду никак нельзя, я где-то читал. Да и ехать с мокрой башкой глупо. И опять на мороз... Лучше сразу оденусь и хлебну коньяка. Чуток пропотею, малость остыну и... Есть ведь время у меня?
- Есть, - согласился Санек. - Десять минут. Потей, остывай.
- Трусы поменяй, - Григорий потушил окурок сигареты о пепельницу. - В конторе вонять будет. И одеколоном это... - он махнул ладонью перед лицом Растопчина. - При другом раскладе я бы сам тебя в порядок привел. И армянским ожерельем украсил.
Андрей сполз с кровати, открыл створки шкафа, достал чистое белье, спортивное трико, шерстяные носки. Заталкивая ногу в джинсы, вынул из кармана пачку русских денег, униженно заулыбался:
- Спасибо, ей-богу. А то, как в дороге? Если б отняли, - он похлопал по заднему карману, повертел в руках двадцатидолларовую купюру. - Ей-богу, благодарен. Для меня - это целое состояние. А те деньги, что? Лейлины деньги, чужие. Вот мои.
- Спрячь свои копейки, - презрительно бросил Григорий. Повернулся к товарищу, - Или как?