– Я тебе, Наталья, запрещаю якшаться со спекулянтами. Не по-нашему это, не по-советски. Ясно?
– Но, Софья Моисеевна…
– Никаких «но»! Не запрягала. Разговор закончен, ша и точка, не обсуждается.
Мама вздыхает. Собирает украшения обратно в шкатулку, хлопает крышкой.
– Завтра с Тойвоненом в школу пойдём, – сообщает Толик. – Сказали, в семнадцать ноль-ноль. Может, суп будут давать.
Мама вздрагивает:
– Не надо вечером никуда идти, сыночек, всякое болтают. Темно на улице.
– Они болтают, а ты не слушай, – вмешивается бабушка. – Отставить панику. Иди, Анатолий. Только сам съедай, не тащи домой, как в прошлый раз.
Толик кивает, но банка под суп у него уже приготовлена. Метроном вдруг просыпается, торопится, словно запыхался.
– Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!
Бабушка ворчит:
– Вот фашисты чёртовы, припёрлись на ночь глядя…
В бомбоубежище Горские теперь не ходят, а жаль. Толику там нравилось: народу полно, весело. Некоторые девчонки боятся, хныкают – можно подразнить. Если тревога ночью, спать не надо ложиться. Но бабушка сказала, что это всё дурь, бомбоубежище далеко, пока дойдёшь – налёт и кончится.
Сквозь заклеенное бумажными полосками крест-накрест окно Толику видно, как мечутся ослепительные клинки прожекторов; бухают зенитки, алыми кляксами рвут темноту; пулемёты расшивают чёрный бархат сверкающими строчками. Красота!
– Тополёк, иди сюда. Сегодня вместе будем спать, так теплее.
– Вот ещё!
– Давай, давай, не обсуждается, – говорит мама бабушкиным голосом.
Мама засыпает быстро. Стонет во сне, будто у неё что-то болит; Толик жалеет, гладит по волосам.
Не спится. Толик смотрит на командирский циферблат: таинственным зелёным огнём горят стрелки, резво прыгает секундная. Два часа ночи. По оконному стеклу нечаянно мажет луч прожектора, освещая на мгновение родительскую спальню. Вспыхивают фарфоровые фигурки на книжных полках, сверкают пуговицы на мамином пальто.
Банка с драконовым детёнышем сияет, словно фонарь. Маленький ящер смотрит на Толика, приветствует поднятой ладошкой.
* * *
– Мама, ну какой ещё платок, что я, девчонка, что ли?
– Не ворчи, Тополёк. На улице холодно.
Мама снаряжает, как папанинца на льдину: свитер, кофта, поверх шубы – старый пуховый платок крест-накрест, словно Толик стеклянный и может разбиться, как окно от фашистской бомбы. Мама затягивает узел на спине: не дотянуться.
– Ну всё, я пошёл.
– Подожди.
Мама оглядывается на дверь бабушкиной комнаты и торопливо рисует пальцами в воздухе странную фигуру: тычет Толику в лоб, в живот, в правое, потом левое плечо.