– Иди. И возвращайся скорее, чтобы я не волновалась.
– Зачем, мам? – улыбается Толик. – Вот когда стану красноармейцем и пойду в разведку за языком, тогда волнуйся на здоровье, а сейчас в школу же!
В валенках страшно неудобно. Толик шагает по одной ступеньке, боком, держась за перила. Лестница в вонючих ледяных потёках, скользко, бабушка упала и ушибла ногу, теперь с палкой. Толик ворчит, подражая бабушке:
– Вот засранцы, поганое ведро им до улицы не донести, иродам.
Друг живёт этажом ниже. На косяке длинный список жильцов, кому сколько раз звонить, Тойвоненам – четыре, но звонок без электричества не работает. Толик стучит четыре раза. Серёжка будто ждал за дверью, выскакивает сразу, лицо багровое: видать, тоже долго мучали, превращая в капусту. Тётя Груша кричит из коридора:
– И не вздумайте шататься по улицам, сразу домой!
Серёжка протягивает ладошку, здоровается. Бормочет:
– Всю нутренность вынула, одевала полчаса. Ни с кем не говори, никуда не заходи, назад бегом, не то, мол, поймают и съедят. Девочку, мол, из углового дома съели. Глупости какие-то, честное слово. Кто съест-то? Фашистов в город не пустят, зря, что ли, фронт?
– Может, диверсанты? Проникли к нам и гадят, взрывают там, девочек едят. Вот бы поймать! Здоровско, да?
– Да ну, откуда? Патрули же везде, милиция, истребительные батальоны. У нас сосед в таком. И всяко до комендантского часа вернёмся, не то заарестуют.
– Может, и хорошо, если арестуют? С красноармейцами поговорим, расскажут, как там в бою.
Серёжка сдвигает шапку, чешет лоб.
– Да ну, им с арестованными разговоры запрещены, наверное, лучше не пробовать. Ну чего, пошли? Жарко. Маманя заставила свою кофту поддеть, представляешь? В цветочек, жуть. Хорошо, что в классе не раздеваться, не то засмеют.
Толик вспоминает: точно! Поворачивается спиной, просит:
– Развяжи платок, а то позорище.
Серёжка кряхтит: узел затянут крепко. Наконец, справляется; Толик складывает платок, прячет за пазуху.
– Теперь нормально. Пошли.
– Эх, свобода! – кричит Серёжка.
Прыгает по ступенькам, поскальзывается и летит по грязно-жёлтому льду на заднице.
* * *
Во дворе переполох: дворник Ахмед рубит деревья. Сирень уже лежит скелетом на снегу, бессильно разбросав мёртвые ветки.
– Чего это он? – шепчет Толик.
– Так на дрова. Сараи-то ещё на прошлой неделе.
Серёжка правду говорит: сараи разобраны и растащены до щепочки, словно и не было. Толик на разгром смотрел из окна, мама из дома не выпустила.
Ахмед перехватывает топор и идёт к молоденьким деревьям, которые сажали всем двором в субботник полтора года назад. Неимоверно давно, в прошлой жизни, довоенной.