– Старший политрук Цветов, военный корреспондент «Смены».
Рамиль протянул руку:
– Очень рады, Георгий, наблюдать звезду Ленинграда в нашем ординарном полку.
– Не скромничайте, – подмигнул поэт. – Самый что ни на есть героический полк, в другой я бы не поехал.
Обмен любезностями прервался в самом начале, наблюдатель заорал:
– Воздух!
Два «мессера» с жёлтыми носами шли на бреющем, лупя из пулемётов; полковая колонна вздрогнула, рассыпалась, ринулась за обочины; люди прятались в чахлых кустах, будто они могли спасти, падали на снег, прикрывая затылок руками, словно от пули защитят рукавицы…
Рамиль лежал рядом с Цветовым, смотрел на живое лицо с чёрной стрелкой щегольских усиков, вдыхал запах одеколона, настолько нездешний, неуместный, что казалось – это всё снится, не может такого быть. Поэт ни капли не испугался, с интересом смотрел в небо. Повысил голос, чтобы перекрыть рёв моторов:
– «Эмили».
– Что? – удивился Рамиль.
– Модификация «Е», вон обтекатели на крыльях, там двадцатимиллиметровые пушки.
Это хладнокровие, эта внимательность поразили Рамиля: какие там, к чёрту, обтекатели, когда смерть прямо над головой, когда орут раненые и грохочут пулемёты, выбивая фонтанчики то снежные, белые, а то и красные?
Поэт улёгся поудобнее на спину, достал новенький ТТ, передёрнул затвор, прищурился и начал палить; в этом было мало смысла, попасть в стремительные силуэты вероятность нулевая, но всё же это было правильнее, чем лежать лицом в грязном снегу и ждать пули в затылок, будто небесная расстрельная команда вывела тебя для исполнения приговора.
Рамиль поднялся на колено, закричал:
– Огонь по противнику! Ну, чего развалились, как на пляже? Шевели мослами, царица полей!
Красноармейцы принялись переворачиваться, задирать винтовки и палить в зенит. Налёт скоро кончился, бойцы потянулись обратно на дорогу, командиры пересчитывали своих, выгоняя из строя растерявшихся новобранцев.
– Какая рота? Шестая? Ну так и иди к своим, пентюх!
Рамиль поглядел на поэта уважительно, сказал:
– А вы молодцом, Георгий!
– Привычка. Уже третья моя война, плавали – знаем. Обосраться всегда успею.
Рамиль одобрительно хмыкнул и протянул раскрытый портсигар.
* * *
Вечером заняли позиции потеснившейся бригады морской пехоты. В штабном блиндаже тепло, жестяной чайник уютно посапывал на буржуйке. Начштаба принёс котелок спирта, вскрыл тушёнку, комбат-два раздобыл у морячков гитару с голубым бантом, протянул Цветову, тот усмехнулся:
– Всё-таки красивая у флотских жизнь: бантики, ленточки, полоски.
Загоготали, захлопали:
– Просим, просим.