Жизнь всё же продолжалась и в таких условиях, и Дмитрий Александрович вместе с товарищами по несчастью шутил, спорил, ходил на самодеятельные концерты – единственный разрешенный досуг заключенных. Его радовала сила характера близких ему по духу людей. Летом в тайге свирепствовал гнус, от которого не было спасения.
«Лошадь побрыкается и стихнет, понурясь постоит, постоит, потом ляжет на бок и сдохнет. А человек – ничего! Смоет кровь, раскрасится марганцовкой, поест, а потом в состоянии еще спорить: доказала ли советская действительность невозможность построения коммунизма или нет, и кто первоисточник всех зол – Сталин или Ленин… Каждый день я наблюдал одно и то же: иностранцы – немцы, финны, японцы, венгры – шли в лес как на эшафот, где уже приготовлены все инструменты пыток. Но наши, родные мои советские люди, шли бодро».
Лагерь в целом и положение врача в частности требует умения сживаться со всеми – в том числе теми, кого считаешь предателями и врагами. Уже на другом лагпункте Быстролетова спасет от самоубийства бывший красноармеец, служивший у немцев в строительном батальоне. А в центральной больнице на станции Новочунка заключенному АД-245 пришлось работать вместе с пленными немецкими офицерами, бандеровцами и власовцем – тоже медиками. Ему поручили стационар, и за повседневными заботами ощущение растущей пустоты внутри как-то ослабло:
«Я получил 100 больных и не горевал. Мне нравилась обстановка напряженности и движения…».
* * *
Тем временем в Лондоне британские контрразведчики упорно пытались установить личность шпиона Джо Пирелли.
Ниточка тянулась с сентября 1939 года, когда Вальтер Кривицкий, живший в Соединенных Штатах, проговорился: у НКВД имелся агент в коммуникационном департаменте Foreign Office по фамилии Кинг. Контрразведке не составило труда вычислить предателя. Арестованный Джон Кинг признался: да, он совершил огромную глупость – согласился продавать копии дипломатической переписки некоему банкиру из Гааги. Шифровальщик заверил, что делал это нечасто, помалу – три-четыре, максимум восемь-девять страниц за раз, и никогда не передавал материалы большой политической важности. Посредником был его приятель – голландский художник Генри Пик.
Однако до Пика уже было не дотянуться – в Европе шла война. Тем не менее, MI5 наблюдала за ним через информатора SIS в Гааге. Но сведения поступали малоценные: Пик хотел сменить фамилию, опасаясь, что Кривицкий выдал его и он мог попасть в пограничные «черные листы», а однажды, обсуждая публичные откровения невозвращенца, упомянул его настоящее имя – Гинзбергер (на самом деле Гинзберг). Сам Кривицкий поведал MI5, что у советской разведки, помимо Кинга, был еще один источник в Foreign Office, и предположил: если Хардт-Малли не попал под репрессии, то он, несомненно, снова использует Пика – одного из лучших агентов. Накануне германского вторжения в Голландию в мае 1940 года SIS получила последнее сообщение от своего осведомителя: Пик каким-то образом узнал, что Кинг оказался в тюрьме, и был так потрясен, что на две недели слег из-за нервного срыва.