На удивление, народ быстро согласился. Погомонили, успели переругаться друг с другом, а потом дружно начали собираться. Бабы занялись хозяйством, а мужики ушли на берег ладить дополнительные плавсредства и, по моему распоряжению, оснащать имеющиеся лодки противопульными щитами из досок. Ну а дед Фомич осуществлял общее руководство.
На обед приготовили громадный котел щей, на общее пропитание, наваристых и вкусных, на говядине – пустили под нож единственную коровенку, пережившую нашествие косоглазых. Бабы оплакивали ее как близкую родственницу, но все прекрасно понимали, что забрать рогатую с собой не получится. Впрочем, кое-какую мелкую домашнюю живность с собой все-таки взять планировали.
А одновременно в деревне по моей просьбе сладили виселицу. Ничего особенного, два вкопанных в землю высоких неошкуренных бревна и перекладина. Ну и пеньковая веревка с петлей, как без нее. Вервие со скрипом оторвал от души Фомич, теперь в деревне каждая мелочь становилась на вес золота. Где другую возьмешь?
Старшего лейтенанта тащили волоком, сам он уже не мог идти – только жалобно выл, судорожно пытаясь цепляться ногами за землю. Черт, какие там пытки, японец сейчас испытывал гораздо более страшные муки.
Мне было противно на него смотреть, а еще – немного жалко. Не исключаю, что в бою он мог быть храбрым и толковым офицером, но сейчас перестал быть даже человеком. Такое случается: стоит чуть дать слабину, слишком захотеть жить, и начинается цепная реакция – человек цепляется за свою душонку изо всех сил. И подобное зачастую происходит с людьми, которые привыкли забирать чужие жизни без причины, просто из прихоти.
– Ну что, господин старший лейтенант. – Я присел рядом с японцем. – Пора платить по счетам. Вас уже заждались на том свете ваши кредиторы…
Японец ничего не ответил, он лежал на земле, сжавшись в комочек, и только жалобно всхлипывал.
Но и в этот раз с казнью пришлось повременить, потому что к деревне вышел капитан Борис Стерлигов и с ним – двадцать два солдата из гарнизона, находящегося в Корсакове.
Капитан, высокий и крепкий брюнет лет сорока, оказался военным юристом, дико педантичным и занудным служакой, но при этом вполне адекватным человеком. Он даже не пытался качать права, а совершенные нами подвиги тут же взялся задокументировать, чтобы потом передать по инстанции для награждения. Моя персона тоже не вызвала у него никакого отторжения. Он только насыпал кучу параграфов и пунктов разных законов, подтверждающих, что я теперь совершенно чист перед правосудием.
А потом обратил внимание на виселицу.