Почему я об этом думаю? Результат сочетания туннеля Эйзенхауэра, военных конвоев и гипоксии. Плюс низкий уровень сахара в крови: стараюсь беречь продукты.
Наступил конец света или нет, здесь очень красиво. По обе стороны от меня растянулись, как елово-чешуйчатые змеи, длинные горные хребты, высокие справа и чуть пониже слева, хотя это меняется. Я вижу рельсы заброшенного железнодорожного пути, а небо надо мной яркое и хрупкое, как кобальтовое стекло. Я постепенно привыкаю к долгой ходьбе. Я даже смогла привыкнуть к склонам, хотя мышцы бедра, подколенные сухожилия, ягодицы и икры болят, когда ночью я ложусь спать.
Вейлский перевал — всего десять тысяч футов с мелочью. Легкотня, правда? На второй день, проходя Медные горы, я выбираю маршрут велосипедистов.
Идти здесь, по крайней мере, приятнее, чем по шоссе между штатами. Когда наступает ночь, я поднимаюсь на гору, подальше от дороги, и отыскиваю укрытое со всех сторон место, чтобы разложить свой спальный мешок.
* * *
На третий день я просыпаюсь в спальном мешке, дрожа от холода и боли во всем теле, и понимаю, что и сегодня я до Вейла не дойду.
Но я достаточно близко, и уже начинают встречаться отдельные дома, а второстепенная дорога, отходящая от южной стороны шоссе, ведет в коттеджный поселок. За поселком видны лыжные склоны, на которых еще блестят островки искусственного снега. Интересно, как давно его перестали подновлять.
Еще интересно, живут ли сейчас в каком-нибудь из этих домов люди и сколько из них принадлежит звездам кино и воротилам Силиконовой долины, приезжавшим сюда на месяц-другой в год.
А еще интересно, пустит ли кто-нибудь к себе путника, у которого стерты в кровь ноги и который только что проснулся с Жаром.
* * *
Кое-как умудряюсь свернуть спальный мешок, хотя рулон получился не то чтобы очень аккуратным. Нет сил забросить рюкзак на плечи, поэтому я волоку его за собой — через пустынное шоссе, через рельсы и по заросшему кустарником склону к второстепенной дороге. Тут есть что-то вроде тропы, пробитой скатившимися с горы валунами. Я то ползу, то бреду по ней, пока не выхожу на начало улицы.
Через дорогу от меня — дом. Подойти к нему? Если в нем живут люди, то они, вероятно, просто пристрелят меня — как объект, представляющий угрозу для их здоровья. Если в доме никого нет, я не знаю, как в него попаду.
Я могу просто лечь здесь, на обочине дороги, и умирать. Если повезет, меня найдут и спасут соседи… если тут есть какие-нибудь соседи.
Дом, скорее всего, пустой. Вряд ли в Вейле осталось много людей после того, как перестал ходить транспорт и прекратилась доставка продуктов. Но у тех, кто остался, наверное, есть генераторы и охотничьи ружья. Правда, когда я встаю на четвереньки, собираю вещи с земли и, наконец, привожу себя в вертикальное положение, никто в меня не стреляет. Или я не почувствовала. И когда тащу рюкзак и разорванный теперь спальный мешок через дорогу, а потом на открытую веранду деревянного коттеджа, в меня тоже никто не стреляет — или я не почувствовала. На половине пути по лестнице из восьми ступенек пришлось остановиться и передохнуть, так что времени у них было достаточно.