– Не всё. – Тумма поднялся во весь рост. Голос пронесся по пещере, многократно усиливаясь. – Я молился, и Милостивая туомиллманаква дозволила, – торжественно произнес великан и снял повязку, явив миру уродливый шрам и пустую глазницу. Опоясал перевязью бедра, приладил тесаки…
– Возьму огни врагов. Отдам вождю!
Остах нахмурился и почесал макушку. Глянул на улыбающегося Оли.
– Тумма дождется ночи, войдет во вражеский лагерь, перережет кучу имперцев и возьмет их жизни! А потом вернется и оживит отца!
– Милостивая туомиллманаква повелела. – Тумма направился к выходу, и воины поспешно расступились перед колдуном.
Победа в битве у скошенной горы стоила больших потерь. Легкораненых перевязали и отправили отсыпаться. Женщины затворились в большом доме, врачуя и омывая священной водой тяжелораненых. Пали полсотни воинов. Проклятый камнемет сгубил нескольких боларов и подручных-воров, а в сече полегло немало горцев. Ладные доспехи Старой Империи выручили. Если бы не они – потерь было бы куда больше.
Убитых имперцев не считали. Чужаков ободрали до нитки и скинули со скалы. Не успевшие к бою горцы жаждали крови, грозились напасть на вражеский лагерь. Остах в горячке едва не отрубил парочку голов, выбивая дурь из смутьянов. Самоуправство Рыбоеда разозлило дорча, и дело чуть не дошло до беды, но Колид и Миридик подоспели вовремя. Воры стояли в сторонке, поглядывая на взбешенного ночного главу, и держали рот на замке. Они бы и рады поскорей убраться с чужой войны, но как?..
Горячим бойцам все же пришлось позвенеть железом. Ночью спустились вниз, подобрать оружие и доспехи павших, и в темноте столкнулись с имперцами, которые занимались тем же… Крепость бронзовых доспехов вновь выручила защитников: вырезав вражеский отряд, под крики и топот копыт охотнички за добычей улизнули в последний миг.
Закатное солнце опустилось за горы. В вечернем сумраке посреди вчерашнего поля боя Тумма танцевал диковинный танец. Завывал пронизывающий ветер, но на гиганте были лишь мягкие сапоги и короткие штаны. Взмахивая тесаками и притопывая, Тумма с закрытыми глазами кружился по кругу, напевая на родном языке. Песнь великана спорила с ветром, а горцы и болары молчаливо жались у склона.
Оли скрестил ноги на краю обрыва и глядел, как в Тумме разгорается ветвистое белое пламя. Песнь стихла, Тумма прошествовал мимо и скользнул в ночь по неприметной веревочной лесенке.
«Как там Наула? – всплыла не к месту глупая мысль. – Невесела нынче дочь наместника, невесела! Тяжко избалованной девице посреди едкого дыма, немытых горцев и вонючей овчины».